Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

Управдом Шура ничего не ответила, видимо, осталась при своем мнении, подняла руки и поправила в волосах круглую гребенку. Она сидела с поднятыми могучими руками, как монумент, во всей своей переспелой сорокапятилетней красоте, и Варвара Тимофеевна, глядя на нее, подумала:

«Кобыла».

Но вслух ничего не сказала.

Управдом Шура тем не менее услышала то, о чем подумала Варвара Тимофеевна, но вслух ничего не ответила.

Милиционер Костя был молодой, с длинным ногтем на мизинце и мало походил на представителя власти.

Говорят, жизнью правят два инстинкта: инстинкт любви, чтобы оставить потомство, и инстинкт самосохранения, чтобы подольше пожить.

Варвара Тимофеевна и Костя существовали под властью разных инстинктов и не понимали друг друга.

— А почему у вас все на полу валяется? — спросил Костя.

Варвара Тимофеевна специально ничего не прибирала, оставляла как вещественное доказательство. А недавно принесла с помойки совсем еще крепкий стул с продранным сиденьем и присовокупила к общему фону.

— А зачем подбирать? — спросила Варвара Тимофеевна. — Все равно упадет.

— Так все время и падает?

— Так и падает.

— А как же вы живете? — удивился Костя.

— Человек не собака. Ко всему привыкает.

— Понятно… — задумчиво проговорил Костя.

Человек действительно не собака и, как разумное существо, быстрее приспосабливается к окружающей среде, какой бы противоестественной она ни была.

— А сейчас почему не падает? — спросил Костя.

— Сегодня суббота. Выходной у них.

— У кого?

— А я знаю?

Костя помолчал, потом забормотал непонятные слова:

— Мистика, фантастика, детектив…

— Чего? — не разобрала Варвара Тимофеевна.

— А вы давно эту квартиру получили?

— С месяц.

— А раньше где жили?

— В Тупиковом переулке. Нас снесли. Знаешь, небось…

Костя дипломатично промолчал. Ему нравилось казаться хорошим специалистом: знать все, что происходит в городе Москве с каждым ее жителем, имеющим постоянную или временную прописку.

— А до войны в деревне жила. В Сюхине.

— А где это Сюхино? — полюбопытствовал Костя.

— Сейчас нигде. Старики померли, молодые в город подались, — разъяснила Варвара Тимофеевна. — На месте деревни одни печины стоят. Дикие свиньи развелись, рыси, волки.

— Печины — это печи?

— Нет, это печины…

Костя задумался: представил себе забытую под небом деревню, где вместо кошек, собак и свиней бродят рыси, волки и кабаны.

А вся Варвара Тимофеевна в темном штапельном платье представилась ему частью этой покинутой деревни, ее представителем.

И Косте вдруг отчаянно захотелось помириться с Таней. Должно быть, скомандовал инстинкт любви.

— А ночью тоже трясет? — спросил Костя, игнорируя инстинкт.

— Нет. Ночью не работают. Спят.

— Ну, я пошел, — Костя поднялся с кушетки.

— Может, в понедельник зайдешь? — пригласила Варвара Тимофеевна. — У них-с восьми смена.

— У меня тоже с восьми, — сказал Костя. — У них своя работа, а у меня своя.

В понедельник к Варваре Тимофеевне приехали архитекторы района.

Управдом Шура объяснила, что они должны обследовать дом, нет ли в нем просчета, строительного дефекта.

Один архитектор — толстый лысый мужик — все время брал стакан и капал в него из пузырька, и в комнате пахло аптекой.

Варваре Тимофеевне стало совестно, что из-за нее человек тратит свое здоровье. Она забилась в кухню и сидела там с виноватым видом.

Управдом Шура носилась по квартире с легкостью, не свойственной ее объему, и было видно, что переживает яркую страницу в своей жизни.

— А почему сейчас не стучит? — спросила молодая архитекторша с черными очками на голове.

— Не знаю, — сказала Варвара Тимофеевна. — Может, надоело…

— А это у вас что? — Архитекторша ткнула пальцем на подоконник.

На подоконнике в трехлитровой банке своей обособленной жизнью жил лохматый гриб. Варвара Тимофеевна кормила его чаем, сахаром и взамен получала кисловатое терпкое питье, ни с чем не сравнимое. Одни говорили, что гриб полезен. Другие говорили, что от него помирают.

Варвара с готовностью поставила на стол уцелевшую чашку, нацедила гриба сквозь пожелтевшую марлечку и протянула архитекторше.

Та недоверчиво понюхала и подняла глаза на Варвару Тимофеевну. Варвара Тимофеевна смущенно, неестественно улыбнулась, а потом подумала: «Чего это я улыбаюсь? Что, я дешевле стою?» И нахмурилась.

В этот момент на кухню вошел архитектор с каплями и громко спросил, будто Варвара Тимофеевна была глухая или придурковатая:

— Ну что, мамаша, говоришь, домовые завелись?

Управдом Шура красиво захохотала.

Варвара Тимофеевна посмотрела на каждого по очереди и ничего не ответила.

Архитекторы посовещались и ушли.

А на другой день к вечеру, явилась Шура и вручила Варваре Тимофеевне направление в психоневрологический диспансер.

Варвара Тимофеевна оказалась четвертой в очереди. Перед ней сидела нарядная барышня и двое мужчин в казенных халатах. При диспансере находился стационар.

Барышня нервничала и все время смотрела на часы, а мужчины сидели нога на ногу, размышляли о футболе и о политике. Впереди у каждого был долгий праздный день, а от праздности устаешь так же, как от занятости.

— Вас сюда вызывали? — осторожно спросила Варвара Тимофеевна у барышни. Она подумала: может, у нее тоже знобят стены.

— Мне нужно заключение, — сухо сказала девушка и уставилась в книгу.

Варвара Тимофеевна поняла, что из девушки собеседницы не получится, а поговорить хотелось.

— А у вас что? — спросила Варвара Тимофеевна у человека в халате. Он сидел первый в очереди.

— У меня обратные реакции, — охотно поделился Первый.

— А как это?

— Когда все плачут, я смеюсь. И наоборот. Все смеются, а я плачу. Например, человек на улице поскользнулся и упал. Всем смешно, а мне грустно. Или ктонибудь из знакомых совершит подлость, жена возмущается, а я смеюсь.

Варвара Тимофеевна увидела, что девушка перестала перемещать глаза по строчкам, остановилась взглядом на одном месте. Слушала.

— А последнее время я перепутал день с ночью. Днем я сплю, а ночью читаю, гуляю…

— А почему так получилось? — насторожилась Варвара Тимофеевна.

— Понимаете, у меня квартира возле Курского вокзала, и окна выходят на Садовое кольцо. Днем там очень шумно и угарно, а ночью тихо и воздух свежий. Я уже привык. И собаку свою приучил.

— А зачем вы лечитесь? — спросила девушка.

— Это же ненормально, — ответил Первый.

— А разве человек не может сам себе устанавливать нормы?

— Нет. Не может. Человек живет в обществе и должен подчиняться его законам.

— А я почему-то все время плачу, — поделилась вдруг девушка. — У меня есть все, что нужно человеку для счастья, но я все равно плачу.