Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– На, – я сунул диск в пакет и вернул Вовику, но тот, отказываясь принять его, тараторил:

– Димон, поверь мне. Ну, есть есть песочек, но умеренный. Диск громкий, тяжелый, там такой бас, что я тебе отвечаю. А музон, ну чисто смертоносный! Чисто улет! Чувак, давай 25 рублей или что-то интересное на обмен. Что там у тебя есть?

– Ты его сам слушал?

– Димон, это же не моя музыка, ты же знаешь, что я слушаю. Но чувак мамой клялся, что он нормально звучит, а я сам чисто по журналам сужу. У тех, кто секет в блюзе, это один из самых бомбовых альбомов. Типа чего-то среднего между Хендриксом и Цеппелином.

– Да-а, конечно! – я все пытался вернуть ему диск, но Вовик хотел, чтобы он подольше побыл у меня в руках, словно рассчитывая на то, что я привыкну к нему и полюблю. Наконец, я опустил руки и сказал:

– Вовик, этот диск – тупиковый. Я его в таком состоянии никому потом не отдам. Забери его!

Он вздохнул и взял диск обратно. И в этот момент кто-то крикнул: “Менты!” И тут же кто-то другой очень высоким голосом завопил: “Шу-ухе-ер!” Стоявшие по краям толпы рванулись в стороны, на ходу вкладывая диски в сумки. С десяток человек табунком понеслись в сторону Маразлиевской, но, увидев замелькавший между деревьями синий ментовский автобус, рассыпались. Менты выбрасывали дружинников по два по три вдоль паркового парапета, отрезая выход из парка.

От ударившей в голову крови изображение поплыло вбок и вниз. Кто-то уронил пачку дисков и они, как брошенные на стол карты, разъехались по асфальту, тут же оказавшись под ногами бегущих. Молча, как бычье стадо, сходняк начал разворачиваться в поисках пути для отступления. На аллее, ведущей от памятника Шевченко, уже видны были двигавшие легкой трусцой дружинники, за которыми шли несколько ментов в серой форме. Стадо, набирая ходу, понеслось между деревьями, сквозь кусты в сторону стадиона. Это, видимо, был единственный выход, но поскольку по нему двигались все, я оказался в хвосте. Я побежал в сторону главной конторы пароходства. Тяжелые сумки оттягивали руку, и я подхватил их подмышки. Рядом бежало еще человека три.

Мельканье деревьев, топот ног, вскрики, тяжелое дыхание бегущих рядом. Один на бегу снял очки и бросил в разрез рубашки. Боковым зрением я видел бежавших налегке преследователей, слышал приближающийся топот ног.

Первым схватили парня, спрятавшего очки под рубаху, он, отмахнувшись от кого-то, потерял равновесие и упал, повалив на землю двоих.

– Витя, давай! – долетело. – Этого! (“Меня? – успел подумать я). – Мы – того!

Из-за суматохи вокруг упавшего мне удалось немного оторваться. Автобуса не было видно, десант, видимо, уже весь был в парке. Я спрыгнул с парапета на тротуар Маразлиевской и через мгновенье услышал, как хлопнули о землю подошвы преследователя.

– Стой, бля!

Я оглянулся – крепкий парень настигал меня, щеки горели, глаза от злости сузились.

– Я-ть! Бля!

Выпрямляя после приземления ноги, он потерял равновесие и, ощутив это, выбросил руки вперед, видимо, надеясь еще настигнуть меня в полете и повалить.

Он уже летел, когда я, также движимый инерцией бега, дал сумкам описать дугу в воздухе и встретиться с головой дружинника. Удар оказался настолько сильным, что парень изменил направление полета. Он упал на разбитый асфальт лицом, тут же свернувшись в крендель и прикрыв руками голову, словно предполагал, что теперь его будут бить ногами или чем-то еще тяжелым, и бить безжалостно.

Я оглянулся – никого. У меня еще мелькнула мысль помочь раненому, но инстинкт преследуемого взял свое. Я перелетел на другую сторону улицы. До ворот Лизы оставалось два десятка метров. С парапета парка соскочило сразу три дружинника. Двое тут же кинулись к своему, а третий припустил за мной. Двор был пустой, проскакав по каменным волнам плит, я взлетел по ступенькам крыльца. За спиной хлопнула входная дверь. На втором этаже, прижавшись к знакомой двери, зазвонил. Прижал ухо, но сердце так билось, что я ничего не слышал. Снова коротко прижал кнопку звонка.

Во дворе послышались голоса.

– Зесь-здесь! Не уйдет!

Звонить больше было нельзя. В крохотном дворе любой звук был слышен. За дверью, кажется, кто-то заговорил, кашлянул.

– Давай Витька к крану, – донеслось со двора.

– Компресс холодный надо.

– Рубашку пусть снимет, намочим.

Кран захрипел, закашлял, плюнул, еще раз плюнул, потек.

– Руку смотри как разодрал.

– Хрен с рукой, смотри что с рожей.

– Убью блядюку.

В квартире снова все затихло. Я отступил от двери. Лестница поднималась на третий этаж. Можно было рискнуть и подняться туда. Может быть, там был выход на чердак, а оттуда на крышу. А дальше?

– Давай, все по парадным.

Я тихонько похлопал ладонью по двери. Внизу застучали тяжело ногами о металлические ступени крыльца. И в тот момент, когда я собрался подниматься на третий этаж, дверь, у которой я простоял столько мучительных минут, бесшумно распахнулась. В черном проеме стоял голый по пояс Кащей. Мощная грудь поросла седым волосом. Молча он кивнул мне и я ступил в спасительную темноту. Дверь за мной закрылась, но в последнюю долю секунды я заметил в сужающейся щели проема фигуру на площадке, где лестница между первым и вторым этажом ломалась надвое.

– Отдышись, отдышись, – тихо сказал Кащей, отступая в глубину коридора.

Он прошел к входу в комнату и, остановившись здесь, тихо сказал:

– Это – Дмитрий.

– Кто? – раздалось из комнаты.

– Митя. Журналист.

– А-а.

Скрипнули пружины. Какой знакомый звук!

От звонка в дверь сердце сжалось.

Кащей снова пошел к двери, бесшумно ступая по половицам босыми ногами. Снова меня обдало знакомым запахом ее духов. Неужели она трахается с ним? С ним тоже! Шепотом Кащей бросил:

– Скройтесь!

Когда я вошел в комнату, Лиза поправляла покрывало на постели. На ней была одна рубашка. Рубашка Кащея. Конечно – первое, что попалось под руку, когда он впускал меня в квартиру! Не сводя с меня глаз, она поправила ее, на секунду полы разошлись, открыв тяжелую грудь, и стала застегивать, словно бросая вызов: “Да! Ну и что?” Щеки у нее горели.

– Кто там? – громко спросил Кащей в коридое.

– Из милиции, – раздалось глуховато из-за дверей.

– Секунду.

Лязгнул замок.

– Да, я вас слушаю, – очень уверенно и с чувством.

– К вам сейчас никто не заходил?

– А в чем, собственно, дело? – голос у Кащея стал деловито-озабоченным.

– Мы разыскиваем одного человека. Мы думаем, что он вошел в вашу квартиру.

– Что за человек-то? У него имя есть, фамилия? – снова очень по-деловому, демонстрируя готовность принять участие в ответственном деле.

– Мы не знаем его фамилии.

– Не понял. Фамилии не знаете, а кого же ищите? – В интонации появилась ирония.