Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Стал накрапывать дождь, низко нависли тучи, смеркалось. Накинув плащ-палатку, Хольт быстро зашагал к городу. Внезапно он очутился у ярко освещенного подъезда бара, заплатил за вход и молча уселся неподалеку от толкучки танцующих. За его столик сели три девушки, совсем молоденькие, в вечерних платьях, которые, видно, сами смастерили из старья. Дам было больше, чем кавалеров, и при каждом новом танце накрашенные лица выжидающе, даже требовательно поворачивались к Хольту. Но он не обращал внимания. Хольт курил свои последние сигареты, нащупал в кармане последние деньги. Наконец кельнер принес какое-то питье, именуемое альколат, несусветно дорогое. Хольт выпил и заказал еще.

Зал набит до отказа, от табачного дыма и запаха разгоряченных тел воздух такой, что не продохнешь. Растрепанные бумажные гирлянды под потолком; белые как мел, с подмалеванными губами и глазами лица; колышащаяся под музыку толпа… Если это и есть жизнь, то он о ней ничего не знает; тогда он еще по-настоящему не жил. Хольт решил уже, по примеру других, окунуться в гущу танцующих, может быть, он почувствует, что живет. Но продолжал сидеть, глядя на лампы и дымя сигаретой. Девушки за столиком перестали обращать на него внимание.

Шли часы. Разнузданное, пьяное веселье захватило всех; время от времени паркет пустел, смолкал грохот оркестра, и тогда оставался лишь гул голосов, раздираемый визгливым женским смехом.

В одну из таких пауз между танцами внимание Хольта привлек высокий, плотный парень. Скользя по паркету, как на коньках, он пересекал зал, направляясь в сторону Хольта. На нем был темный в светлую полоску костюм, широкие обшлага брюк трепались вокруг щиколоток, а над воротничком и кричаще-ярким галстуком возвышалась белая, как лен, голова. Розовое мальчишеское лицо со свиными глазками обратилось к Хольту и на миг как бы окаменело, а спустя секунду парень уже стоял перед столиком Хольта и кричал во всю глотку.

— Вот это да! — орал он. — Не может быть! Старый вояка! Вернер, дружище, как ты сюда попал, ведь ты же убит! Я своими глазами видел, как тебя стукнули! — И еще громче: — Да говори же, олух царя небесного, откуда ты взялся?

Перед ним стоял Феттер, живой Христиан Феттер, хлопал Хольта по плечу, сиял и не помнил себя от радости. Хольту требовалось время, чтобы с этим освоиться: Феттер тут, Феттер не истлел в подвале разрушенного дома, Феттер жив-живехонек.

Феттер потащил Хольта через весь зал к своему столику и представил девушке, чернявой, завитой, с круглым и желтым, как тыква, лицом. Карлинхен, как называл ее Феттер, было на вид лет двадцать. На пухлой ручке алели лаком ногти, а на безымянном пальце и мизинце сверкали кольца. Феттер долго шептался с кельнером и несколько раз лазил во внутренний карман пиджака, набитый скомканными бумажками. Кельнер принес бутылку вишневого ликера и объяснил сидевшим за соседним столиком:

— Господа с собой принесли, попросили откупорить.

Феттер наполнил фужеры и провозгласил:

— За нашу встречу! Поехали! До дна!

От вишневого ликера у Хольта запершило в горле.

Хольт глядел на Феттера. Безобидный человек, штатский до мозга костей, веселый, общительный, Христиан Феттер искренне радовался, что встретил Хольта. Но Хольт никак не мог отделаться от образа другого Феттера; тот стоял в подвале с бельевой веревкой в руках и кричал: «Сейчас же повесить! Вон в саду, на той груше!» Правда, в конце концов никого не повесили, и Феттер был всего-навсего псом, исполнявшим приказания своего хозяина. А хозяином был другой: Вольцов. И Вольцов мертв. Может ли Хольт в чем-то упрекнуть Феттера, когда он сам ничуть его не лучше? Не стоит ворошить прошлое.

Хольт пил, и связанность постепенно исчезала. Жизнь, может быть, не так уж безотрадна, если относиться к ней, как Феттер: видеть в ней шумную ярмарку, где можно найти все что душе угодно. Если верить Феттеру, наступило время безграничных возможностей, и тот, кто не использует эти возможности, а идет расчищать развалины, просто олух. Во всяком случае, Феттер уже ворочает большими делами: меняет чулки на сигареты, его поле деятельности — межзональный рынок, и барыши такие, что жить можно.

— Хватай, что само плывет в руки! — воскликнул Феттер. — Давай, старый вояка, пропустим еще по одной, все равно скоро опять война между янки и русскими!

Он рассказал о своих: отец погиб в фольксштурме, а мать жила здесь, в Дрездене, у родных, сидела да помалкивала.

— И ты тоже помалкивай, Карлинхен, а то дождешься! Ладно, сейчас пойдем танцевать!

Наконец пришла очередь рассказывать Хольту, но Феттер был плохой слушатель. Он то и дело его перебивал. Опять ходить в школу? Хольт совсем спятил! Тоже, вздумал слушаться старших, сам, дурак, и виноват!

— Так, говоришь, у твоего старика фармацевтический завод? Любопытно; должно быть, там товар — первый сорт. — Феттер в таких вещах разбирался. — Таблетки от триппера и всякое прочее, да я тебе пятьдесят марок выложу за одну трубочку! — Феттер возмутился: — Это почему же не пойдет? Если ты так думаешь, никогда из тебя толку не будет! Чокнемся, старый вояка! — Феттер справился об общих знакомых. — Теперь ходят по рукам списки с новыми адресами!

Он достал из кармана несколько отпечатанных на гектографе листков и бросил на стол. Встал, поманил пальцем Карлинхен, и та послушно пошла танцевать.

Хольт взял список. Пробежал глазами. «Барним, Ута, — прочел он, — проживает: французская зона, Шварцвальд, Санкт-Блазиен, лесная сторожка у озера, возле деревни Оберкрамен».

Руки с листками опустились на стол. Откинувшись на спинку стула, Хольт задумчиво глядел в зал.

Готтескнехт не стал выговаривать Хольту за пропущенные дни занятий, и тот снова ходил в школу. Феттер обещал в самом ближайшем будущем его навестить, говорил о больших планах. Хольт возлагал какие-то смутные надежды на его приезд. А что, если встреча с Феттером окажется поворотным пунктом в его бесцельной жизни? И разве горизонт уже не расширился, разве мысли его не вырвались наконец из узкого круга завода и школы, Гундель и Шнайдерайта? Ута Барним жива! Прошло немало дней, прежде чем Хольт по-настоящему освоился с этой мыслью: Ута жива и, может быть, нет, наверняка помнит его!

Если он еще ходил на уроки, то потому только, что для получения продуктовой карточки требовалась справка из школы. Да и куда девать время? День за днем он тупо и безучастно сидел — в классе, учителя махнули на него рукой. «Кто у меня не поспевает, тому здесь делать нечего», — говорил Эберсбах. Готтескнехт снова и снова пытался усовестить Хольта:

— Так дальше не пойдет, Хольт! Ну что вы распускаетесь?

Хольт не оправдывался. Готтескнехт пристально взглянул на него.