Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Карлу Реннбаху, легендарному бременскому дядюшке, еще с детства известному Хольту понаслышке, а сегодня впервые увиденному воочию, было, должно быть, лет шестьдесят пять. Он нисколько не походил на своих сводных сестер и брата. Это был маленький, скрюченный человек с согнутой, почти горбатой спиной и впалой грудью; на чересчур короткой шее сидела большая узкая голова с зачесанными назад прядями длинных, совсем белых волос, доходивших ему до самого воротничка. Из-под высокого и очень крутого лба, выглядывали глубоко сидящие косые глазки. Лицо с тяжелым подбородком было все иссечено мелкими морщинками. Ел он молча, с отменным аппетитом, уплетая фаршированную утиную грудку, и жир стекал ему на подбородок. Груши из компота он поддевал вилкой, а компотной ложкой заправлял в рот подливку и горы тушеной капусты. Время от времени он откладывал нож и вилку, брал салфетку и старательно вытирал рот, подбородок, а заодно лоб и затылок. Потом снова принимался жевать. Согнутым указательным пальцем поманив Бригитту, накладывал себе на тарелку все новые и новые куски жаркого и опять углублялся в еду. За весь обед дядюшка не проронил ни слова. Сидевший наискосок Хольт остерегался с ним заговаривать; он твердо решил завоевать расположение этого могущественного человека.

Общего застольного разговора не получилось. Коммерции советник бодро что-то толковал тете Марианне. Второй гость, доктор Дёрр, советник юстиции и бывший председатель окружного суда, прямой и внушительный, сидел возле фрау Хольт. Это был видный пятидесятилетний мужчина в роговых очках, с густыми темными волосами, чуть тронутыми на висках сединой. У него были правильные черты лица, только нос чуть велик и широковат; левую щеку пересекал шрам, след дуэли. Его изогнутые губы неизменно улыбались; голос, даже когда он говорил тихо, был низкий и полнозвучный. Он занимался исключительно фрау Хольт.

— Милая, дорогая сударыня, — повторял он то и дело, — кто же в эти тяжелые времена станет… Нет, моя милая, дорогая сударыня, мы ведь все надеемся на лучшее…

Фрау Хольт сидела подле него, чуть наклонив набок, в его сторону, холеную, безупречно красивую голову. Лицо ее рдело нежным румянцем, искусно выражая девичье смущение, и чаще, чем обычно, она пускала в ход улыбку, а раз даже, задорно вскинув голову, залилась негромким бисерным смехом.

— Милая, высокочтимая моя сударыня, — произнес доктор Дёрр, держа в руках бокал и поворачивая верхнюю часть туловища к фрау Хольт, — все мы хотим наконец жить в мире и трудиться, так разрешите поднять тост за многие, многие годы счастливой и безоблачной жизни.

Бокалы зазвенели, фрау Хольт медленно опустила ресницы и пригубила вино. Доктор Дёрр, держа бокал на уровне подбородка, описал корпусом полукруг, глядя каждому в глаза, затем, улыбаясь, наклонил голову в сторону Хольта.

— Мой. дорогой юный друг, — произнес он, — разрешите выпить за вашу молодость, в вашем лице мы приветствуем будущее нашей страны!

Хольт взял свой бокал, встал и, обойдя стол, поклонился и чокнулся с доктором Дёрром. Все выпили, один только Карл Реннбах, не обращая ни на кого внимания, продолжал есть.

Кофе пили в гостиной; тетя Марианна первой встала из-за стола, показывая, что обед окончен. Дамы уселись на диване, мужчины — в креслах вокруг низенького столика. Хольт поместился на пуфе между двумя дядями, скромно отодвинувшись чуточку назад. Зато Карл Реннбах развалился в кресле всем коротеньким туловищем и вытянул ноги.

— Проклятый радикулит! — простонал он.

Согнутым указательным пальцем он поманил к себе Хольта. Хольт послушно пододвинул свой пуф. Карл Реннбах вынул из кармана кожаный футляр, достал себе сигару, повернул узкую голову к Хольту:

— Ну? — и протянул портсигар.

— Нет, нет, спасибо! — сказал Хольт. — Очень вам благодарен, но я предпочитаю сигарету.

— Понимаю! — сказал Карл Реннбах. Он растянул гласную и к тому же отделил ее, произнося «па-а-нимаю»! Голос звучал глухо, почти хрипло. Он откусил кончик сигары и выплюнул на ковер. Хольт поспешил поднести ему зажженную спичку.

Бригитта с подносом в руках обносила всех коньяком. Карл Реннбах отрицательно мотнул головой. Он лежал с сигарой в зубах в кресле и держал перед впалой грудью чашечку кофе. Кинув взгляд своих косых глаз на Хольта, он назвал его «племянничком».

— Скажи-ка, племянничек, как там все на самом деле выглядит?

Хольт пододвинулся еще ближе к дяде. Он говорил вполголоса; комнату наполняли оживленная скороговорка коммерции советника и звучный голос доктора Дёрра.

— Как там выглядит? На первый взгляд примерно так же, как здесь. Но что касается видов на будущее, то картина безрадостная. Ожидается волна конфискаций, начали пока с концерна Флика. Не говоря уже о моральной стороне дела, о грубом ущемлении прав собственности, с экономической точки зрения это похоже на признание полной своей беспомощности, и если в самом деле не будет создано центральное управление, то при восстановлении экономики они столкнутся с непреодолимыми трудностями. Да и земельная реформа кажется мне поспешной и сомнительной мерой.

Карл Реннбах кивнул.

— Па-а-нимаю! — сказал он. — И эта политика встречает там поддержку?

— Земельная реформа — определенно, — ответил Хольт. — Земельный голод всегда был велик. На фронте я знал одного фельдфебеля, он действительно дрался для того, чтобы обзавестись собственным хозяйством, и под конец считал, что его здорово надули. Таких очень много. А будет ли вообще популярна конфискация — покажет время. Я лично считаю это вполне возможным, к тому же предстоит референдум. — Я знаком, например, с одним мебельным фабрикантом, он, видимо, сохранит свое предприятие, так он рад-радешенек, что благодаря конфискациям избавится от конкурентов.

Карл Реннбах засмеялся хриплым, натужным смехом, похожим на приступ кашля.

— Представь же себе, как я был поражен, — продолжал Хольт, — когда услышал, едва приехав сюда, что союзники конфискуют все имущество «ИГ Фарбениндустри»! Неужто пример русских находит последователей? Не понимаю.

И снова Карл Реннбах засмеялся и, явно забавляясь, скосил глаза на Хольта.

— Ты этого не па-а-нимаешь, — сказал он. — Этого не-па-а-нимают и сами союзники. Но ведь в Потсдаме они порешили на чем-то, что именуется демократизацией германской экономики. А кто в Нюрнберге пытается нарушение международных договоров инкриминировать нам как заговор, тот не может так быстро отречься от своей подписи, хоть и кусает себе локти. — Допив наконец кофе, он отставил чашку и снова улегся в кресло. — А теперь, племянничек, скажи, как тебе здесь нравится? — спросил он.

— Благодарю, очень нравится, — ответил Хольт. — Я наконец дома, ведь на военной службе тебя окружает всякий сброд. Живется здесь неплохо, а когда подумаешь, какие громадные возможности кроются в самой нашей катастрофе, как ни парадоксально это звучит, настраиваешься на оптимистический лад.