Рю Муроками - Киоко

Когда он произносил эти слова, у него начался ужасный приступ кашля. К моему огромному удивлению, Киоко вытащила из сумки коробочку с пастилками от кашля, подошла к Дэвиду и предложила ему одну. Я чуть не остановил ее! Пастилка не может унять кашель, если легкие у человека все в дырках, однако, как это ни странно, кашель на какое-то время затих.

До сих пор не могу забыть выражение лица Киоко, с каким она подошла к Дэвиду, протягивая коробочку с пастилками. Совершенно естественное выражение для человека, который, видя страдающее существо, спешит дать ему лекарство. С тех пор я не раз вспоминал ее лицо. Я не знаю, свойственно ли это всем японцам или только Киоко, но я был поражен. Я думал, она будет разочарована, ведь Дэвид только что сказал ей, что никакого Хосе в доме нет.

Она специально приехала из самой Японии, чтобы увидеться с ним, и, если вспомнить ее собственные слова, «Хосе и его танцы спасли ее». Однако, я не знаю, как это выразить, в лице ее не было и тени печали. Ни следа того, что девушка только что пережила тяжелый удар. И не похоже было, что она собрала всю свою волю, или что она играла «на публику», или поступала так, чтобы исполнить последнюю волю своей бабушки, — нет, ничего такого. Она напоминала красивый горный ручей, который, безмятежно журча, течет с вершины в долину. Я впервые в жизни видел у человека подобное выражение лица. И до сих пор не могу его забыть, так оно меня растрогало.

— Эй, погодите минутку, я знаю, в какую студию ходят все танцоры нашего дома, вы, возможно, сумеете там узнать что-нибудь о вашем Хосе, если он танцор и жил здесь до меня.

Говоря это, Дэвид писал что-то на листочке из блокнота. Его пальцы были такие тонкие, что, казалось, сожми их немного сильнее, и они сломаются. Шариковая ручка — и та толще.

Место, о котором шла речь, находилось совсем рядом с домом Джоан, менее чем в двух кварталах от нее. Наша сделка предполагала, что за сто восемьдесят долларов я отвезу Киоко в Квинс и обратно на Манхэттен, но мне захотелось закончить путешествие у дверей танцевальной студии. Как только мы вышли от Дэвида, Киоко без единого слова устроилась на заднем сиденье и молча наблюдала пустынный пейзаж Квинса, разворачивающийся за окном.

На нее было больно смотреть. Не то чтобы девушка сильно переживала, но, как бы это сказать, у нее была сила воздействия на людей. Коллеги часто говорили, что, глядя на японцев, совершенно невозможно понять, о чем они думают, но это неправда. Во всяком случае, Киоко была совершенно другой. Мне, например, было достаточно, чтобы она взглянула на меня с веселой улыбкой, и я уже чувствовал себя невероятно счастливым, и, напротив, если казалось, что она сердится, пусть лишь одно мгновение (это случилось всего раз), у меня возникало ощущение, что я совершил по отношению к ней что-то ужасно неправильное. А когда у Киоко был грустный вид, то для окружающих это было подобно концу света.

Вдруг в той танцевальной студии, куда мы направлялись, никто никогда не слышал о Хосе, что тогда? У меня лично не было никакого желания видеть выражение лица Киоко в тот момент. Вот почему я хотел высадить ее у дверей студии и сразу же отправиться к Джоан.

Я не хотел бросать девушку, но мы договорились о поездке в оба конца. И, хотя я ее немного надул (обычный тариф — шестьдесят долларов в час), но мы попали в пробку в тоннеле, и на всю поездку ушло почти три часа. Поэтому, утешал я себя. Господь не будет слишком на меня гневаться. Как же я ошибался…

Джоан отменила нашу встречу. У ее матери случился приступ. Я не настаивал, против таких аргументов не пойдешь, но можно представить, как я был разочарован. Забавная сцена: в лимузине «суперстрейч» тридцатидвухлетний, начинающий лысеть чернокожий шофер и миниатюрная японочка двадцати одного года от роду, только что приехавшая в Нью-Йорк. Оба молчат, настолько придавленные судьбой, что потеряли всякое желание говорить о чем-либо.

Была уже ночь, когда мы наконец вернулись на Манхэттен. Мне было тяжело сделать это, но перед отелем «Челси» я сказал Киоко:

— Сожалею, но могу отвезти тебя только до студии, мне нужно поставить лимузин в гараж.

— Я понимаю, — ответила Киоко.

Она выглядела совсем маленькой, когда сидела вот так, плотно прижав друг к другу коленки и съежившись на заднем сиденье автомобиля.

Дальше все пошло еще хуже. Перед танцевальной студией был установлен пожарный гидрант, поэтому я припарковался немного в стороне. Дом Джоан был как раз напротив, и у меня возникло какое-то неприятное предчувствие. Я подумал, что не хотел бы сейчас с ней встретиться, увидеть, как она бежит в траурном одеянии и рыдает, как безумная, нет уж, благодарю. Киоко вышла из лимузина, сказала «спасибо», думая, что тут мы и расстанемся. Я сказал:

— Постой, я провожу тебя.

И она улыбнулась, обрадовавшись. Тронутый ее радостью, я почувствовал, как мои плотно сомкнутые челюсть разжимаются, и как раз в этот момент я заметил Джоан, совсем рядом. Мое дурное предчувствие, собственной персоной, стояло на противоположной стороне тротуара. Приступ эмболии у матери оказался наглой ложью. Джоан была в мини-юбке, и у нее было свидание с другим, вот так-то. С белым, естественно. Я испытал не столько досаду, сколько полное бессилие: я попался, как юнец, если бы она меня увидела, если б наши взгляды встретились, я был бы совсем раздавлен, поэтому скрылся с Киоко в тень автомобиля. Я сказал

Киоко:

— Та девушка — это Джоан.

Когда тебе очень плохо, полезно поговорить с кем-нибудь. А весело, если получится, — еще полезнее. Это одна из истин, которую я постиг еще мальчишкой.

— У меня было назначено свидание с ней на сегодняшний вечер, она соврала мне, что у ее матери приступ, и вот она с другим. Подумай, какая дрянь!

— Это твоя подружка? — спросила Киоко.

— У меня раз было с ней свидание, и знаешь, что на ней тогда было? Джинсы и кепка с надписью «Нью-Йорк», а сегодня, посмотри-ка, как она разоделась! А этот тип, нет. ты видела его машину? Фиолетовая «тойота»! В жизни не видел, чтобы у человека был такой дурной вкус.

Однако всегда нужно вовремя остановиться, когда кого-то ругаешь. Если с этим перестараться, потом чувствуешь себя подавленным. Джоан в своей мини-юбке села в фиолетовую «тойоту» и уехала вместе с дружком. Они даже поцеловались, садясь в машину. В губы. Я был опустошен. Я заметил, что снял фуражку. Снял машинально, когда прятался за машину. Форменная фуражка шофера привлекает внимание. Она похожа на головной убор летчика, полицейского или военного, но на самом деле — жалкая их копия. Я, конечно, снял фуражку бессознательно, чтобы Джоан не узнала меня, но мне самому стало от этого противно.

— Какая все-таки дрянь эта Джоан, — повторил я, повернувшись к Киоко. — Как можно так врать? В любом случае, мне такая девица не нужна, это ведь значит прямиком отправиться в ад: соврать, что у твоей матери приступ, нет, не стоит так безобразно лгать.