Анатолий Отян - Добро Наказуемо

Всё это случилось ночью под пятницу, и полиция, уточнив, что Соколов прибыл по программе еврейской эмиграции, обратились в Гемайду в надежде разыскать его родственников. В социальном отделе Гемайды вспомнили, что он приводил свою тётку, приехавшую из Одессы и сообщили полиции её адрес. Полицейские сотрудники поехали к тётке, сообщили ей о гибели племянника, и сказали, что она нужна для осмотра квартиры. Слишком его гибель походит на самоубийство, и они надеются, что найдут какую-то записку от погибшего. Тётка завыла, её успокаивали, но бесполезно. Она плакала и причитала в машине пока они её везли на квартиру к Соколову. Ключи, найденные в кармане погибшего водителя подошли к замку, квартиру открыли, осмотрели внешне, и спросили Соколову, не желает ли она поехать в Гемайду, потому что дальнейшая забота о похоронах ложится на неё. С Фаины взяли расписку за ключи и отвезли в Гемайду.

Из Гемайды позвонили на еврейское кладбище и там сказали, что труп им уже привезли и похоронить можно будет в понедельник в три часа дня, но родственники обязаны обеспечить десять мужчин, чтобы можно было отпеть усопшего. Когда об этом сказали Фаине, она растерялась.

— Где же я возьму десять человек, да ещё мужчин?

— Поезжайте к ZOO, там на улице Рёдербергвег есть высокий дом, обратитесь к господину Эфрони, он Вам всё организует. Но придётся людей отблагодарить.

— Понятно, а как же иначе.

Фаина всё делала автоматически, она ещё не осознала, что погиб её любимый племянник Фимочка. Она поехала по указанному адресу и высказала Эфрони свою просьбу.

— Это Вам будет стоить пятьсот марок.

— Сколько? — перепугалась Фаина.

— Пятьсот. Должен же я дать каждому по пятьдесят марок. Я же не себе их беру.

— Хорошо, хорошо, только у меня сейчас нет таких денег. Но Вы не волнуйтесь, я отдам.

— Деньги привезите завтра или в крайнем случае в воскресенье.

— Хорошо, спасибо Вам.

Фаина ехала в трамвае и думала, где она возьмёт деньги, если Фима ей оставлял только на еду. Она пересела на другую линию и поехала к Фиме домой, в надежде найти у него какие-то деньги. Она сначала осмотрела всю кухню, помыла засохшую посуду, выбросила заплесневевшие продукты и перешла в спальню. Первое, что ей бросилось в глаза, это Фимочкин свитер, который она ему связала из мохера, купленного на толчке. Мохер стоил очень дорого, но Фаина так хотела сделать приятное племяннику, что вбухала в него месячную зарплату. Фима несколько зим подряд носил его не снимая, и Фаина, когда видела в нём племянника, была наверху блаженства. Сейчас она вынула свитер из шкафа и на неё пахнуло таким родным запахом, что она приложила свитер к лицу и долго горько плакала, поливая мохер слезами.

Немного успокоившись, Фаина возобновила поиски и нашла пакет с деньгами. Она принялась пересчитывать деньги, сбивалась, повторяла, записывала отдельные пачки и, наконец, когда сумма сошлась несколько раз, остановилась, сложила деньги, отложила пятьсот марок для Эфрони и стала думать — откуда у Соколова такие деньги? Она поняла, что здесь её квартира, её компенсация за вынужденную эвакуацию, её отчисления от месячной социальной помощи и ещё какие-то деньги, наверное заработанные. Для Фаины это было несметное богатство, но зачем оно ей нужно сейчас, когда нет Фимочки? И Фаина опять плакала и плакала. Наконец она посмотрела в окно и увидела, что уже стемнело. Она не знала, что делать с деньгами: взять с собой — страшно, а вдруг её ограбят, оставить — могут обворовать квартиру и она решила остаться ночевать здесь.

Вечером к Котикам зашёл Эфрони и сказал, что ему нужен Семён.

Семён давно с ним наладил отношения, но чтобы тот заходил к нему в дом, такого не было. Вера завела его в комнату, предложила сесть в кресло. Семён выключил телевизор, поздоровался.

— Я весь внимание.

— Семён, погиб русский человек и его будут хоронить в понедельник. Надо десять мужчин на похороны.

— Зачем? У русских нет такого обычая.

— Ну не русский, а еврей из России.

— А кто?

— Да я не запомнил фамилию. Там узнаешь. Получишь за это тридцать дойче марок.

— В котором часу?

— В три.

— Я подъеду с работы, а деньги мне за это не нужны. Вот если бы я работал, ну выкопал могилу, а так нет. За то, что присутствовать на похоронах своего соплеменника я денег не возьму.

— Как знаешь. Но ты будешь?

— Да.

В течении следующего дня Семён так закрутился на работе, что совершенно забыл о своём обещании Эфрони приехать на похороны, и только за двадцать минут до назначенного времени, вспомнил, посмотрев на часы. Он даже не успел сказать своей бригаде, что уезжает. Ровно в три он подъехал к еврейскому кладбищу. Оно занимало несколько гектаров в самом конце общегородского кладбища, имело отдельный помпезный вход с надписью на иврит, большое ритуальное помещение и контору. Собственно, это была только часть еврейского кладбища, захоронения на котором начались в первой половине двадцатого столетия. А боле старое, основанное в XVIII веке, находилось с другой стороны и на нём находились могилы всех франкфуртских Ротшильдов. Могилы их представляют подобие древних саркофагов, но выполненных в стиле барокко. На нём же возведены множество других богатых памятников, и само кладбище является памятником истории и архитектуры федерального значения.

На современном кладбище нет богатых памятников и отличаются они друг от друга дороговизной, красотой и площадью полированного гранита и надписями, выполненными от простой краски до сусального золота. Ни скульптур, ни выбитых на камне фотографий нет, так как изображение человека по иудейским правилам не допускается, хотя во многих частях света, в том числе и на крупнейшем кладбище в Нью-Йорке, такие изображения есть. Во Франкфурте много могил символических, где написано место гибели: Освенцим, Рига, Треблинка, Вильнюс и другие лагеря смерти, разбросанные по всей Европе. На многих могилах тридцатых годов ХХ века где похоронены пожилые люди, только одна половина памятника с надписью. Другая, чистая, оставленная одним из супругов для себя так и осталась безымянной. Её владельца лишили права лежать вместе со своим близким человеком, пришедшие к власти фашисты, и прах его вылетел в трубу крематория, а пепел шуршит под ногами под набат колоколов, поминающих жертвы Второй мировой войны.

Передний кладбищенский двор, в который зашёл Семён, был устлан брусчаткой и внутри его росли четыре туи, постриженные под куб размером граней в полтора метра. Посреди двора стояли несколько мужчин из дома, где жил Семён. Он подошёл к ним и спросил как фамилия покойника и что случилось.

— Разбился на машине, а фамилия не то Соловьёв, не то Скворцов.