Джин Литтл - Слышишь пение?

— Анна, — раздался отчаянный шепот брата, — я все забыл, ничегошеньки не помню! Пытаюсь читать, и ни в какую, только две буквы узнаю. Начинается с «в», дальше непонятно, потом «р», но другие буквы… Вот, попробуй!

Ей снова захотелось убить брата на месте, даром что слепой, но она села и, не зажигая света, взяла книгу. Да, тут «в», как он сказал, тут «р», а потом…

— Знаешь, если это тебя утешит, у меня тоже ничего не получается!

Тут она окончательно проснулась, ее, как и брата охватила тревога. Анна постаралась взять тяжелую книгу поудобнее и вдруг сообразила:

— Вот, попробуй еще разок. И протянула книгу брату.

В… д… а… л… и… р… о… с… л… а… Вдали росла! — удивленно воскликнул он. — Что ты сделала?

— Ты книжку вверх ногами держал, дуралей великовозрастный! В азбуке Брайля «в» — это перевернутое «р». Ну и кто теперь балда? Убирайся, я спать хочу!

На другой день Руди спустился после ужина в гостиную, захватив с собой три листка брайлевской бумаги, спрятанных в старом блокноте. Сразу после новостей по радио, пока еще все не разошлись, он попросил: "Останьтесь на пару минут".

— Совсем ненадолго, — прозвучал его напряженный голос. — Хочу вам почитать.

Все замерли на стульях, не сводя глаз с Руди. Отец повернулся к Анне, она вертела головой — понимают ли родные значение того, что происходит? Девочка поймала папин взгляд, он похлопал по скамеечке рядом с собой, Анна уселась, папина рука легла на ее плечо.

— Мы просто усаживаемся поудобнее, — объяснила она своему ученику. — Теперь все готовы. Давай, Руди!

Они договорились, что Анна подаст ему сигнал. Руди вынул листки бумаги, показал всем:

— Мы выбрали одно стихотворение, особенное. Легко догадаться, кто автор. Эмили Дикинсон, любимый поэт мисс Сурклиф.

Они с Анной расхохотались, все остальные переглянулись в недоумении. Но никто не проронил ни слова, и Руди начал:

— Ее стихотворение очень важно для меня. Только благодаря книгам, "говорящим книгам", Анне удалось разбить мою скорлупу. Мы потом объясним. Эти слова, они будто про меня сказаны.

Он легонько коснулся пальцами первой строки брайлевых точек и медленно прочел:

Конечно, Руди давным-давно выучил наизусть все восемь строчек, но он сдерживал себя и внимательно ощупывал каждую букву, чтобы все видели — он читает. Папина рука тяжело легла на дочкино плечо. Анна уловила ее дрожь, повернулась, обняла отца за шею и чуть слышно зашептала ему в прямо в ухо:

— Здорово, правда, папа?

Папа кивнул, не отрывая глаз от сына.

Руди кончил читать. На мгновение повисло молчание, потом взорвался хор голосов. Все смешалось — вопросы, восклицания, поздравления. В конце концов Руди встал, приобнял мать за плечи и сказал, обращаясь к отцу:

— Папа, позвони завтра тому человеку из Института для слепых, мне кажется, время пришло.

Руди не знал точно, где сидит отец, и повернулся в другую сторону. Эрнст Зольтен тихонько сделал пару шагов — пусть сын услышит голос, откуда ждет, не надо его разочаровывать. Анне ужасно захотелось снова обнять папу, только она заметила его уловку. Но девочка не двинулась с места.

— Я разыщу его телефон, но позвонить ты можешь и сам, — произнес папа.

— Хорошо, — на секунду запнулся Руди. И отец, и сын говорили нестерпимо обычными голосами, но обмануть друг друга им не удалось. — Тогда я позвоню завтра прямо с утра.

Первого ноября день оказался довольно теплым. Анна, наконец, пригласила трех подружек зайти. Руди клялся — у него хватит сил пережить даже восхищение Сюзи. Они всей компанией устроились на заднем крыльце, выходящем в крошечный дворик. Руди сидел на перилах, подставив лицо теплому ветру. Мама вернулась домой пораньше и вынесла им поднос с печеньем и кофе. Она заранее испекла масляное печенье с орехами и изюмом, которые сберегались к особо торжественным случаям. Девочки болтали, сначала капельку стесняясь, а потом все свободнее и свободнее.

Мэгги рассказывала об отцовском письме. Военная цензура вымарала несколько строк, но все равно ясно — он в каком-то ужасно холодном месте.

— Папа написал маме, как мечтает свернуться в клубок под одеялом рядом с ней.

— Наверно, он в одном из конвоев, которые идут по Северному морю, — объяснил Руди. — Очевидно, и меня бы туда послали. Иногда я мечтаю оказаться там вместе со всеми.

Гости на минутку притихли. Мама, уже понемногу свыкшаяся с новым Руди, недовольно цокнула языком. Непонятно, что она хотела сказать, но сын все равно повернулся с улыбкой в ее сторону.

И протянул руку за чашкой с кофе.

— Чуть левее, — тихонько подсказала Анна.

Руди легко поднял чашку и отхлебнул кофе, так, будто не слышит ее слов. Это стало у них обычаем. Плохо девочка видит или хорошо, но у нее словно развилось шестое чувство — она всегда знает, нужна ли брату помощь.

Анна тоже пила кофе и была ужасно довольна сборищем. "Конечно, облака еще набегают, но и они скоро развеются", — думала девочка. Мистер Мак-Нейр уже несколько раз заходил к Руди. В последние дни брат стал поговаривать о возвращении в университет, когда по-настоящему освоится с брайлевским письмом и научится ходить без провожатых. Кто-то предложил завести собаку-поводыря. Брат пока не сказал ни да, ни нет, кто знает, вдруг… Теперь и она, и Руди по ночам спали. Он ужинал со всеми и, опрокинув однажды стакан с водой — ясно, что избежать этого не удастся, — сам первый со смешком произнес слова, которые мама повторяла, когда они были маленькими:

— Вода полезна, нашему семейству не повредит лишний раз помыться.

Внезапно Руди поднял лицо:

— Хорошо, солнце опять выходит из-за туч.

Мама глянула на него с нескрываемым изумлением, а Сюзи, не задумываясь, выпалила:

— Откуда ты знаешь?

— Мой маленький секрет, дорогуша, — слегка насмешливо ответил Руди.

Анна взглянула на теплый солнечный лучик, скользнувший по щеке брата, и удивилась — до чего же бестолковы эти зрячие люди!

— Да, снова прояснилось, — девочка решила не обращать внимания на Сюзи. — На востоке небо уже совсем голубое.

— А птицы? — спросил брат, повернув голову. — Ты все еще слушаешь пение, Анна?

— Ну, они все давно вылупились, давным-давно, — она тщательно взвешивала каждое слово. — Уже совсем большие и полетели к солнцу.

Руди ответил не сразу, и его долгое молчание сказало Анне больше, чем слова: пока брату ужасно трудно, он не уверен в себе и в глубине души так одинок и напуган.