Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Все это он обосновывал научно, убедительно. Он говорил мне интересные вещи, о которых я, например, раньше и не знала. Экономика прибрежного Заполярья! Рыба — и все. Так я думала прежде. Оказываемся, нет. Оказывается, водоросли, вся эта скользкая неприятная зелено-бурая масса, которая обнажается во время отлива, — это тоже ценность, богатство. По словам Аркадия Остаповича, из них можно вырабатывать очень ценные продукты. А моллюски, рачки-креветки — это же клад. Надо только организовать их промысел и переработку. Для этого не требуется больших капиталовложений. Нужны желание, энергия.

— Мы с вами живем на чудесной земле, милейшая Ирина Дмитриевна! — говорил Дубавин, сверкая темными глазами и возбужденно расхаживая по кабинету. В эту минуту мне казалось, что такие люди, как он, в состоянии обновить суровый заполярный край. Потом взглянул в окно на море, затем на часы, сказал авторитетно: — Сейчас как раз высшая фаза отлива. Пойдемте, я вам покажу, так сказать, в натуре.

Мы вышли на берег. Был зимний полдень. Еле-еле брезжил сырой, зыбкий, туманно-сеющий рассвет. Липкий, прелый западный ветер принес оттепель, тонкий слой снега растаял, на влажной земле оставалась хрупкая корка льда.

— Скользко, — предупредительно сказал Аркадий Остапович. Левой рукой он опирался на изящную дорогую трость, правой поддерживал меня под руку, спросив, конечно, на то разрешение.

— Вот, смотрите, — он поддел острым концом трости водоросль, — это ламинария, или попросту морская капуста. Без нее вы, дорогая Ирен, — он вдруг перешел на веселый, полушутливый тон, — не можете работать по своей специальности. Да, представьте себе. Обыкновенный йод, ведь его получают вот из этой гадости.

Посмотрел на меня с торжествующим восторгом, потом опять поковырял тростью в водорослях, поддел уже другую, объявил громогласно:

— А это фуксы, или, по-местному, тура. По содержанию витамина С приближается к лимону. Из этого сырья добывают агар и альчин. Как вы, очевидно, знаете, один процент агара, добавленный в хлеб, придает последнему изумительное качество — хлеб может месяц не черстветь. А в медицине — это уже снова по вашей части — препятствует свертыванию крови. — И, подводя итог нашему знакомству с морскими водорослями, заключил с дружеским покровительством: — Вот так-то, товарищ Ирен. У вас красивое имя. В жизни не часто встретишь человека, в котором все прекрасно, начиная от имени.

Я не люблю пошлостей, поэтому решила напомнить слишком увлекшемуся ученому:

— Оригинален ход ваших мыслей — ценные изящные водоросли и мое имя в вашей обработке рядом и без всякого перехода.

Он преднамеренно весело и неестественно громко рассмеялся:

— В самом деле, без перехода. Просто я вижу, что вас этот силос нисколько не интересует.

— Вы ошибаетесь. Не силос, а йод. А я врач, как вам известно. Меня это не может не интересовать. Я вот думаю, почему все это богатство не находит своего хозяина?

— Не все сразу, любезная Ирен, придет время, придет и хозяин. Люди нужны, а людей здесь нет, не так много желающих ехать сюда. Романтиков вроде нас с вами больше в современной литературе, чем в жизни.

— Ну, не скажите: а полпоселка новоселов, приехавших из глубины России? — возразила я, вспомнив моих милых хозяев — Лиду и Захара.

— Не будьте наивной, Ирен: половина из них неудачники, которые никак не могут найти себя в жизни. И не найдут — смею вас заверить. А другая половина примчалась за длинным рублем. Жить негде было, а здесь новые дома дают, вот и приехали. Сколотят деньгу и обратно улетят.

— Вы несправедливы к ним, Аркадий Остапович. Нельзя так плохо думать о людях, тем более что они того не заслуживают.

— Вы неправильно меня поняли: я вовсе не склонен осуждать их, отнюдь нет. Я просто излагаю факты языком презренной прозы. Такова жизнь. Поймите меня, трогательная наивность, — в жизни все сложней и проще.

— Не могу понять: сложней и проще, как это?

— Ну хорошо, не будем прибегать к парадоксам, тем более что мы с вами воспитаны на ортодоксах. Вот вы. Ирен Пряхина…

— Как это непривычно звучит: Ирен, — перебила я.

— Вам не нравится, как вы выразились, моя обработка вашего имени, — быстро, без смущения продолжал он. — Это с непривычки. Хорошо — Ирина Пряхина. От этого вы хуже не станете. Так вот скажите мне, Ириночка, только честно, положа руку на сердце, вы решили остаться здесь, в Заполярье, на всю жизнь?.. Если вы ответите «да», я все равно не поверю вам. Ну, три года, от силы пять лет — и вы уедете в Ленинград, на худой конец в Мурманск, и никто вас не посмеет осудить. Никто.

— Посмеют и будут правы, — возразила я. — Кто?

— Ну те, кто приехал сюда навсегда. Между прочим, они уже осудили мою предшественницу. — Я вспомнила свою первую встречу с Лидой в каюте посыльного катера.

— И совершенно зря. Впрочем, ей от этого ни холодно, ни жарко. Во всяком случае, не холодно, можно ручаться, потому что уехала она в Одессу, в мой родной город. Там у нее квартира, купит себе дачу и будет жить королевой. А?..

— Скажите, а у вас тоже в Одессе квартира?

Он не уловил иронии в моем вопросе, ответил поспешно:

— И дача. На берегу моря.

Мы подошли к дому Захара, и Дубавин вдруг торопливо заговорил о том, что он давно хочет познакомиться с моими хозяевами, короче говоря, напросился в гости. Мне самой хотелось продолжить наш разговор. Мы зашли в дом. Хозяев моих не было: они ушли с Машенькой в кино на детский сеанс. Аркадия Остаповича это обстоятельство, кажется, обрадовало. Осматривая мое скромное жилище, он сказал, чтобы продолжить прерванный разговор, в котором, очевидно, был заинтересован:

— Чувствуется, что человек живет в этой комнате временно.

— Вы угадали: мне обещают свою квартиру, зачем же стеснять людей.

— Конечно, конечно, гораздо приятней иметь свой угол. Пусть временно, пусть ненадолго, но свою, как сказал один в прошлом популярный поэт.

— Это вы хорошо заметили: популярный в прошлом. У популярных может быть настоящее и прошлое — будущего у них не бывает. Будущее — удел талантливых поэтов.

Он улыбнулся и сказал не то одобрительно, не то осуждающе — он вообще умел скрывать свои мысли или придавать одним и тем же словам совершенно противоположное значение:

— Вот видите, и вам не чужды парадоксы.

— Между прочим, вы так и не объяснили свой парадокс о сложности и простоте жизни.

— Говоря популярно, это значит: жизнь — штука сложная, а потому жить нужно проще, естественней. Проще смотреть на вещи, на поступки и взаимоотношения людей. Не осложнять жизнь громкими словами и высокими философскими категориями. Поменьше ханжества. Маркс признавался, что ничто человеческое ему не чуждо. Гению не чуждо! А у нас иногда встречаются доморощенные провинциальные чистоплюйчики, которые делают вид, что они не пьют, не курят и за девушками не ухаживают, поскольку это вредно и аморально. Вам нравятся такие высокоидейные ангелы?