Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Я был рад за своего сослуживца, воспитанника Северного флота. Ирина, естественно, гордилась своим однокурсником, к тому же, как мы оба знали, тайно влюбленным в нее. У меня не было чувства мужской ревности к Шустову — я видел в нем человека, в высшей степени порядочного, не способного на подлость, умного, талантливого ученого с большим будущим. Словом, я искренне разделял радость и восторг своей жены. Как вдруг через год, что ли, в другой газете появилась разухабистая статья или даже фельетон члена-корреспондента медицинских наук З. Кроликова, разоблачающая врача Шустова В. А. В оскорбительном тоне наш друг обвинялся в шарлатанстве, невежестве, знахарстве, а его метод объявлялся антинаучным. Потом, спустя месяц, в газете появилось письмо профессора-хирурга, заслуженного деятеля науки А. Парамонова. В письме давалась резкая отповедь З. Кроликову, который не привел ни одного убедительного факта, порочащего метод Шустова. В письме профессора говорилось, что Шустов — ученый-новатор, что его метод таит в себе большие перспективы для медицины. Есть такие люди, с которыми и видишься всего раз или два, а помнишь о них потом всю жизнь. Таким был Василий Шустов.

— Позвонить Шустову? — спросил я Ирину.

— Позвони, интересно, как он?

Я позвонил ему в клинику. Ответила девушка:

— Василь Алексеича? Одну минутку. Подождите у телефона.

Минутка эта тянулась долго, и я с досадой подумал: может, зря беспокою человека? Потом резкий, пожалуй, даже раздраженный мужской голос:

— Слушаю, Шустов.

— Василий Алексеевич? Здравствуйте. Рад вас слышать и приветствовать. Завируху помните?

— Ясенев?! — сразу догадался он. — Это вы, Андрей Платонович?

— Так точно!

— Какими судьбами? Где вы? — Он был рад моему звонку. Я объяснил. — Послушайте, дорогой друг: нам нужно повидаться. Непременно. Долго ли пробудете в Москве? Вы что делаете завтра вечером? Какие у вас планы?

— Вообще-то мы собирались завтра уезжать, — ответил я не очень, однако, твердо: билеты еще не компостировали.

— Какая разница — уедете послезавтра, — упрашивал Шустов. — Надо ж такому случиться: сегодня у нас партийное собрание, очевидно, затянется допоздна. А мне очень хотелось бы вас видеть.

— Мне тоже. Ирина шлет вам привет. Сейчас мы с ней посоветуемся.

Ирина согласилась ехать послезавтра: ей тоже хотелось встретиться с ним. Наше согласие задержаться в Москве обрадовало Василия Алексеевича. Он говорил возбужденно:

— Тогда вот что, берите карандаш, бумагу и записывайте мой домашний адрес. Я вас жду. С Ириной и с дочкой. Непременно.

Я пообещал.

— Напросились в гости, — сказала Ирина.

— Он искренне рад… Что ж, пожалуй, позвоню Струнову.

Я набрал номер. Слышу низкий знакомый баритон:

— Струнов у телефона.

— Старшина первой статьи Струнов? — дурашливо переспросил я деланным начальническим тоном. — Доложите обстановку.

— Кто говорит? — машинально спросил он.

— Капитан второго ранга Ясенев.

— Андрей Платонович!

И опять — откуда, какими судьбами, надо непременно встретиться.

— Буду рад и в любое время. Хоть сейчас.

— Немедленно! Так, Андрей Платонович? Тогда разрешите сейчас к вам приехать? Или, может, вы ко мне?

— Нет, лучше приезжай ты.

— Через полчаса буду у вас. Я ведь тут рядом — Петровка, тридцать восемь.

— Петровка? — зачем-то переспросил я. — Петровский пассаж?

— Да нет же — Управление московской милиции.

Ирина встала, поправила постель, сказала:

— Пригласил товарища — сходи в буфет, возьми чего-нибудь.

Напоминание было излишним. "Любопытно, каков он в милицейской форме, этот бывалый моряк, классный специалист?" — думал я, спускаясь в буфет. К моему разочарованию, он явился в штатском костюме. Шутливо доложил:

— Капитан милиции Струнов по вашему приказанию…

Мы обнялись.

— Почему не в форме, товарищ капитан?

— Так я ведь в МУРе, Андрей Платонович. Имею право.

— А что такое Мура?

— Не Мура, а МУР — Московский уголовный розыск. — Губы его смеялись весело и озорно.

Я смотрел на него с радостным восхищением и думал: нет, не изменился акустик противолодочного корабля. Такой же флегматик — мешковатая фигура, круглое добродушное лицо, бесхитростный, откровенный взгляд. Разве что штатский костюм, в котором я видел его впервые, делал его большим, но не солидным. Свои мысли я произнес вслух:

— Вот никогда не подумал бы: ты совсем не похож на Шерлок Холмса.

— Преступники тоже не верят. В этом вся соль.

Он рассмеялся широко и добродушно и поставил на стол бутылку молдавского коньяка три звездочки.

— А это зачем? — я укоризненно кивнул на бутылку.

— На всякий случай. — И опять широкая улыбка озарила грубоватое лицо Струнова, а у глаз собрались мелкие-мелкие морщинки.

— Такое добро и у нас найдется, — заметил я и достал из шкафа точно такую же бутылку.

Ирина быстро накрыла стол, и мы выпили за встречу. Струнов пил не спеша, он явно не хотел захмелеть. Меня слушал внимательно и что-то прикидывал в уме. Собственно, о себе я не очень распространялся: уволен в запас по сокращению.

— И чем же вы думаете теперь заняться? — осторожно поинтересовался он.

— Не знаю. Пока не думал. Во всяком случае, не морем. Только не морем!

— Пойдет в милицию, — пошутила Ирина. У нее было хорошее настроение. — Что, не возьмете?

Я заметил, как оживились глаза Струнова.

— Это было бы отлично! Как, Андрей Платонович?..

В ответ я рассмеялся снисходительно, прощая им безобидную шутку. Безобидную потому, что не принимал их слова всерьез. Чтобы мне, офицеру флота, грозе вражеских подводных лодок, стоять на перекрестке, размахивать жезлом и свистеть мальчишке, перебегающему улицу не там, где положено! Смешно, конечно, нелепо.

— А как ты попал в милицию? Что, ничего лучшего не мог найти?

Струнов ухмыльнулся и, чтобы стереть эту произвольную ухмылку, прикрыл рот тяжелой сильной рукой.

— Нет, почему же, я выбирал. И выбрал лучшее, — ответил он без иронии, и румянец застенчивости скользнул по его лицу.

Я был немножко удивлен и насторожился:

— Ты доволен?

— Да, — твердо ответил он и посмотрел на меня продолжительным взглядом.

Теперь я окончательно убедился, что он говорит искренне: он доволен своей профессией.

— Очень интересная работа, Андрей Платонович. Раньше я тоже не думал. Не понимал. Наше дело такое, что нужно вдуматься и полюбить. — Он достал сигарету, потом взглянул на спящую Катюшу и, спохватившись, быстро положил обратно.

— Я тоже хочу покурить, — сказал я понимающе. — Давай выпьем еще по одной и выйдем в салон подымить. — Я наполнил рюмки. — Что ж, Юра, — сказал я, — позволь мне тебя так называть и давай-ка переходи на «ты», а то я себя как-то неловко чувствую. Выпьем за твою службу, которую ты выбрал себе по душе. Надо полагать, она нелегкая.