Сара Уотерс - Ночной дозор

Обе неуклюже повалились на сбитые одеяла. Рука Джулии скользнула между ног Хелен.

– Боже! – тихо проговорила Джулия. – Какая ты мокрая... Я... тебя не чувствую...

– Войди в меня пальцами, – прошептала Хелен. – Воткни мне, Джулия!

Джулия вошла. Хелен приподняла бедра, отвечая встречным движением.

– Теперь чувствуешь меня? – выдохнула она.

– Да, я чувствую... – шептала Джулия. – Ты меня обхватываешь... Потрясающе...

Четыре ее пальца по костяшки вошли в Хелен, а большой, оставшись снаружи, тер взбухшую плоть. Хелен двигала бедрами, насаживаясь на пальцы. Под голой спиной она ощущала сбитые одеяла, а меж обнаженных влажных ног тяжесть бедра Джулии, обтянутого шершавой штаниной; мозг отмечал маленькие неудобства: шарканье по телу пряжки ремня, пуговиц блузки, ремешка часов... Хелен забросила руки за голову; что-то в ней желало, чтобы Джулия ее связала и обездвижила, покрыла синяками и ссадинами – хотелось отдаться целиком. Ей нравилось, что толчки стали почти болезненными. Она чувствовала, как вся замирает, будто и вправду ее стягивали тугие веревки.

Хелен приподняла голову и нашла губы Джулии; зародившийся крик вошел в ее рот, бился о ее губы и щеку.

– Тише! – шептала Джулия, не прекращая яростных толчков. Она помнила о жильцах в соседних квартирах. – Тише, Хелен! Тише!

– Прости, – задыхаясь, выговорила Хелен и опять вскрикнула.

Это не походило на их прежние неспешные совокупления. Потом Хелен лежала оглушенная и обессиленная, как после стычки. Она встала и почувствовала, что ее трясет. Подошла к зеркалу: весь рот в Джулиной помаде, губы распухли, словно ее избили. В отблесках камина были видны похожие на сыпь следы, натертые одеждой Джулии. Этого она и хотела, когда Джулия была в ней, но сейчас отметины ужасно расстроили. Хелен слепо бродила по комнате, поднимая и роняя одежду, чувствуя, как внутри закипает нечто вроде истерики.

Джулия вышла на кухню ополоснуть руки и рот. Когда она вернулась, Хелен встала перед ней и прерывающимся голосом сказала:

– Посмотри, в каком я виде! Как же, черт возьми, я все это скрою от Кей?

Джулия нахмурилась.

– Что за тон? Нельзя ли полегче?

Слова прозвучали как пощечина. Хелен села и схватилась за голову.

– Что ты со мной сделала, Джулия! – наконец выговорила она все тем же дрожащим голосом. – Что ты сделала! Я не узнаю себя. Мне всегда были ненавистны люди, которые поступают, как мы сейчас. Я считала их жестокими, бездушными трусами. Но я не хочу быть жестокой с Кей. Мне кажется, я так поступаю, потому что слишком сильно люблю! То есть слишком сильно люблю ее и тебя. Так может быть?

Джулия не ответила. Хелен на нее взглянула и вновь опустила голову. Она прижала ладонями глаза, понимая, что плакать нельзя, ибо слезы оставят лишь новые улики.

– А хуже всего... Знаешь, что хуже всего? То, что мне плохо, когда я с Кей, потому что она – не ты; она видит, что мне плохо, не понимает почему и утешает меня! Утешает, а я позволяю! Позволяю утешать себя в тоске по тебе!

Хелен рассмеялась. Смех прозвучал жутко. Она опустила руки и сказала уже тверже:

– Больше я так не могу. Я должна ей рассказать. Но я боюсь. Боюсь за нее. Потому что причина – ты, Джулия! Причина – ты! Она тебя любила, а теперь... – Хелен покачала головой и не смогла договорить.

Из кармана юбки достала носовой платок и высморкалась. Она вдруг разом обессилела и чувствовала себя безвольной, точно кукла. Джулия прошла через комнату и, присев на корточки, поворошила в камине золу; затем встала, но не обернулась. К Хелен не подошла. Опершись на каминную полку, о чем-то размышляла, глядя на шипящие угли. Наконец заговорила, голос ее звучал отрешенно:

– Знаешь, все было не так.

Хелен опять сморкалась и не расслышала.

– Что не так? – переспросила она, не поняв.

– У нас с Кей. – Джулия не оборачивалась. – Это было иначе, чем ты думаешь. Наверное, Кей позволила тебе нафантазировать. Весьма в ее духе.

– Что ты имеешь в виду?

Джулия замялась.

– Она никогда меня не любила. – Сказано было почти небрежно; щелчком Джулия сбила со штанины хлопья пепла. – Это я ее любила. Очень долго любила. Кей пыталась ответить, но ничего не вышло. Наверное, я просто не ее тип. Мы слишком похожи, только и всего. – Она выпрямилась и стала колупать краску на каминной полке. – Понимаешь, Кей нужна жена. Я это уже говорила, да? Ей нужна жена, такая хорошая, добрая, непорочная. Кто следит за порядком, у кого все на своих местах. Я так не могла. Помню, говорила ей, что она будет счастлива, лишь когда найдет себе красивую голубоглазую девочку, которую надо оберегать, над которой надо трястись и всякое такое... – Наконец Джулия обернулась и посмотрела Хелен в глаза. – Похоже, я здорово над собой подшутила. – В голосе слышалась беспредельная грусть.

Не выдержав ее взгляда, Хелен сморгнула и отвернулась. Джулия вновь стала ковырять краску на каминной доске.

– Это имеет какое-то значение? – спросила она в той же вялой, небрежной манере.

Хелен знала, что это имеет громадное значение. После рассказа Джулии в ней что-то оборвалось, съежилось. Она чувствовала себя так, словно ее провели, одурачили...

Это глупо, потому что Джулия не обманывала. Не лгала и ничего в таком роде. Но все равно казалось, что ее предали. Внезапно Хелен осознала свою наготу. Больше она не хочет быть перед Джулией обнаженной! Торопливо натягивая юбку и блузку, Хелен спросила:

– Почему ты мне не сказала?

– Сама не знаю.

– Ты знала, что я думаю.

– Да.

– Три недели назад ты это знала!

– Я не ожидала, что ты об этом заговоришь. Я думала о Кей... Ты же знаешь, какая она – сплошное чертово благородство. Она больше джентльмен, чем любой из известных мне мужиков. Понимаешь, я просила ее не рассказывать. Я и подумать не могла... – Джулия потерла глаз и устало договорила: – И потом, гордость. Все дело в этом. Я была гордой и одинокой. Мне было страшно одиноко, если хочешь знать.

Она резко выдохнула и оглянулась через плечо.

– От моего рассказа что-то меняется? Для меня – ничего. Но если хочешь, так сказать, объявить, что концерт окончен...

– Нет, – сказала Хелен.

Этого она не хотела. Но ее испугала легкость, с какой Джулия заговорила о возможности разрыва. На один страшный миг она представила себя совершенно одинокой – брошенной и Джулией, и Кей.

Хелен молча продолжала одеваться. Джулия все так же стояла у камина. Когда наконец Хелен подошла к ней и обняла, она покорилась с чем-то похожим на облегчение. Но объятье вышло неуклюжим.

– В конце концов, что изменилось? – спросила Джулия. – Ничего, правда же?

Хелен покивала, мол, верно, ничего не изменилось...

– Я люблю тебя, Джулия, – сказала она.

Но в ней все еще жило ощущение, будто внутри что-то оборвалось или съежилось, точно сердце, которое прежде, томясь по Джулии, взбухало и разрасталось, теперь скукожилось, закупорив свои клапаны.