Эдмундо Сольдан - Цифровые грезы

Тем не менее в Национальном архиве и библиотеках хранились подшивки изданий того времени. А ведь были еще записи теленовостей и записанные и заснятые свидетельства многих людей. Кроме того, за рубежом фотографии тоже публиковались, и имелось целое воинство историков, без устали роющихся в событиях того времени в поисках все новых и новых фактов. Монтенегро было совершенно бесполезно прикидываться добродушным и прогрессивным диктатором: слишком многие доказательства подтверждали противное, слишком много улик осталось на месте преступления.

С другой стороны, откуда ему знать истинные намерения президента? И именно это смущало Себастьяна больше всего: он работал вслепую, угадывая в лучшем случае лишь вершину айсберга и не имея ни малейшего представления о скрытой под поверхностью океана Цитадели ледяной глыбе. Сколько зданий расположилось по периметру эс-планады? А сколько кабинетов в каждом здании? Неужели региональному отделению Министерства информации действительно необходима подобная инфраструктура?

Словно ненастоящие поросшие плющом каменные стены — как декорации к так и не снятому фильму. Заброшенный университет. К какому факультету относилось здание, в котором работал Себастьян? Какому преподавателю принадлежал его кабинет? Наверняка кому-то не слишком солидному — иначе бы он вряд ли гнездился в этом подземелье; может, читал лекции по колониальной литературе или по семиотике искусства — что-нибудь из этих никому не нужных гуманитарных курсов с обязательным посещением (потому как кто же по собственной воле придет слушать эту никчемную и малополезную чушь). Эдакий несгибаемый в борьбе за свои убеждения марксист-ленинист (красновато-бурые пятна на полу вполне могли оказаться призрачными следами крови, пролитой им во время оказания бессмысленного сопротивления или пыток).

Себастьян представил себе молодого преподавателя, сидящего за рабочим столом кабинета и читающего Фому Аквинского. Затем представил его обнаженным — тело Ракель Уэлч, лицо Че и размеры Монтенегро; ярко-желтая блестящая кожа, словно облитая тремя банками свежей краски.

В фотографии Кардоны присутствовал некий центр, вокруг которого выстраивалась вся композиции. Крохотная таинственная деталь из тех, что своим несоответствием окружению привлекают внимание и заставляют забыть обо всем остальном: на правой руке Кардоны не хватало пальца. Захваченные объективом штрихи реальности, осаждаемые фильтрами памяти и перешедшие в вечность (пока существуют негативы). Словно все в мире существует с единственной целью — попасть в кадр, но тем не менее из огромного количества застывшей во времени реальности сохранится лишь аномальное, эксцентричное и странное.

Себастьян взял палец с левой руки Кардоны и переставил его на правую. Интересно, кто-нибудь заметит? Маловероятно.

Его так и подмывало подписать фотографию, спрятать где-нибудь крохотное стилизованное «S», свой элегантный интеграл. Себастьян выбрал щекастое лицо Кардоны и задал двукратное увеличение. Фрагмент занял собой весь экран. Еще щелчок — и через несколько секунд компьютер (считывание изображения, декомпрессия выбранного фрагмента) предоставил его взору неровную текстуру кожи. На следующем шаге лицо полностью пропало и взору предстало нечто скорее напоминающее странную молекулярную структуру или по-верхность загадочной оранжевой планеты, чем часть человеческого тела.

Так. Вполне достаточно. Еще одно увеличение — и на экране монитора во всей своей геометрической красе выстроятся педантичные пиксели. Себастьян поместил стилизованный интеграл в центре и вернулся к первоначальным параметрам обзора; его подпись, как и ожидалось, была совершенно незаметна.

Хотелось курить, и Себастьян вышел в коридор. Сегодня вечером он обещал Пикселю сходить с ним в кино на один из фильмов Вонга Кар-Вая — Пиксель просто пел ему дифирамбы и уверял, что он самый крутой из всех ныне работающих, и обязательно нужно посмотреть «Падших ангелов» — Тарантино отдыхает. Ники прислала ему в изда-тельство e-mail, где говорила, чтобы он не ждал ее на ужин — много работы, и она вернется поздно. Ох, Никки. Лучше о ней не думать. И не видеть. Сплошное расстройство. Надо же было свалять та-кого дурака; сделать шаг, после которого невозможно жить по-прежнему. Неужели он не чувствует ревности? Невероятно. Да, фантазии не долж-ны сбываться. А это была даже и не его фантазия. Да, по большому счету, и не ее.

Поднявшись в кабинет Исабель, Себастьян застал ее в растрепанных чувствах и потекшим макияжем.

— Я как раз о вас думала, — сказала она, пытаясь взять себя в руки. — Даже собиралась спуститься к вам. Я хочу попросить об одном одолжении.

— Да, конечно, — кивнул Себастьян, — все, что угодно.

Она протянула ему две изодранные в мелкие клочья фотографии.

— На первой я с одним человеком, — объяснила Исабель. — Вторая — портрет моего друга.

Того самого, чью фотографию Себастьян раньше видел на столе? Рамки на прежнем месте не оказалось.

— Конечно, можно склеить их скотчем, — продолжила женщина, — но это уже не то. Вы могли бы сделать это на компьютере?

— Да, без проблем, — он едва удержался, чтобы не спросить, кто этот мужчина на фотографии.

В голову пришла трагичная история любви с… женатым мужчиной? С кем-то из начальства? Исабель — женщина загадочная и скрытная, она никогда не заводила бесед на личные темы. Может, просто пыталась держать дистанцию с подчиненными? А может, дело не только в этом. Впрочем, что зря терять время на бесплодные попытки угадать истину.

Себастьян уже готов был выйти из кабинета, как вдруг вспомнил о первоначальной цели своего визита и остановился. Исабель нервно взглянула на него. Наконец, он заговорил:

— Не знаю, правильно ли то, что я делаю. Думаю, мне было бы спокойнее, если бы я имел более полное представление о том, как будет использоваться моя работа. В противном случае… не знаю, смогу ли продолжать заниматься этим делом.

Исабель вышла из-за стола и приблизилась, остановившись в полуметре от Себастьяна и приложив палец к губам, словно призывая его к молчанию. Себастьян огляделся. Их снимали? Записывали голоса?

Казалось, Исабель готова открыть ему что-то важное. Она поколебалась и сказала:

— Обещаю, в свое время вы все узнаете, — ее голос звучал наполовину предостерегающе, наполовину тревожно. — Подождите несколько дней. Не будьте так нетерпеливы.

И все? Себастьян просто почувствовал, как Исабель прикусила язык. Что она хотела ему рассказать?

Исабель жестом попросила его уйти, и вот он снова спускается по лестнице, теперь с растерзанными фотографиями в руке.