Иван Шевцов - Остров дьявола

- Она вернулась, - отвечает ей Норман и добавляет: - Она попалась мне навстречу.

К Максу подходит капитан, говорит совсем не то, что его на самом деле волнует:

- А этот лазутчик, видно, опытный шпион, что сумел уложить двоих.

Макс понимает, что капитан таким образом пытается скрыть свое волнение перед тем, как заговорить о главном, что тревожит его.

- На его месте так поступил бы каждый. Ему грозила неминуемая смерть. Левитжер попытался сбросить его в море, на что не имел никакого права, ни морального, ни юридического. Он вершил самосуд, за что и поплатился, - говорит Макс, и в тоне его звучит явная неприязнь к Левитжеру.

- Но пистолет, откуда взялся у него пистолет? - удивляется капитан.

- Плохо обыскали. Джек обыскивал, и он поплатился за свою халатность. Кстати, у вас тоже есть незаконный пистолет. Я не выдавал вам на него разрешения.

- Мне разрешил мистер Штейнман, - поспешно, с преувеличенной уверенностью солгал капитан и сам же понял, что Макс не верит ему.

- Не надо, - лицо Макса исказила гримаса досады. - Штейнман и не подозревал о вашем пистолете. Знал только я и, как видите, молчал. - Макс смотрел прямо в глаза капитану взглядом доброжелательным, и по губам его скользнула легкая ироническая улыбка, на которую капитан ответил улыбкой веселого смущения, как бы подтверждающей правоту Веземана. Но неожиданно для капитана Макс заговорил уже строгим тоном приказа. - Я прошу вас сдать свой пистолет до окончания рейса. Как только причалим к берегу, я верну вам ваше оружие. - Макс взглядом подозвал к себе Нормана и приказал: - Роджерс, примите у капитана оружие.

- Но почему, на каком основании? - растерянно и смущенно проговорил капитан, нервически моргая жестокими глазами.

- Капитан, я не советую вам обострять отношения. Здесь я командую и полностью отвечаю за свои действия. Извольте подчиниться.

В спокойном, но властном голосе Макса звучал металл, и капитан с наигранной небрежностью отдал пистолет Норману Роджерсу. Он смущен и с трудом одерживает нарастающее в нем чувство ярости. Он говорит дрожащим голосом:

- Сэр, я должен понимать ваш более чем странный поступок, как недоверие мне?

- Никак нет, капитан. Я это сделал в интересах нашей общей безопасности. И повторяю: пистолет вы получите, как только яхта пришвартуется к берегу.

- Тогда позвольте полюбопытствовать - где будет тот берег и причал? - Тон независимый, с нотками обиды и раздражения. Макс ожидал этого вопроса и приготовил уклончивый ответ:

- Он будет там, где нам окажут гостеприимство.

Недовольная злая ухмылка затрепетала в глазах капитана, и после короткой паузы он спросил:

- А нельзя ли конкретней, сэр?

- Вас интересует берег? Хорошо: берег Мексиканского залива.

- Довольно конкретно, хотя и не совсем ясно - северный, южный или западный? - В голосе напитана звучала ирония.

Они шли в Мексиканский залив с восточной стороны. По правому борту на северной стороне лежала Флорида, по левому, на юге - Куба, впереди на западе была Мексика.

- Это мы уточним несколько позднее, - Макс со значением дотронулся рукой до портативного радиопередатчика, висевшего у него через плечо, словно этим жестом хотел сказать, что он с кем-то держит связь по рации и получает указания "вышестоящих". В голосе его звучало прежнее дружелюбие и призыв к пониманию и доверию.

Внешне у капитана спокойный и независимый вид, он пытается соблюсти чувство достоинства, выдержки и под этой личиной скрыть свое волнение. Макс понимает его подлинное состояние и догадывается, какие вопросы и сомнения точат душу капитана яхты. Сожжение вертолета, поспешное бегство с Острова, не преданные земле тела Левитжера и Джека, оставление на Острове Кочубинского с его отрядом - все это не может не вызвать подозрений и вопросов, на которые нет ясного ответа.

Макс вместе с капитаном поднялись в капитанскую рубку, где в то время находились моторист и механик. Поднялся и Норман. С появлением капитана механик сошел на палубу. Знойное солнце уже давно перевалило зенит и неторопливо клонилось к горизонту. На море по-прежнему штиль, и морская гладь казалась покрытой серебристой пленкой. Справа и слева на горизонте проплывали корабли различных классов и назначений. Перед тем как подняться вслед за капитаном в рубку, Макс на какую-то минуту подошел к Фиделио Гомесу, положил ему руку на плечо и вполголоса сказал тепло и ласково:

- Не волнуйся. Все будет хорошо, скоро вас встретит Кэтрин и Педро.

- Педро?! - На просмоленном солнцем и морем лице Фиделио вспыхнула тревожная радость.

- Не шуми, - еще тише сказал Макс. - Ваш Педро - хороший парень. - После этих слов он поспешил в рубку, оставив Гомеса в приятной растерянности.

Состояние нервного возбуждения, захлестнувшее Макса с той минуты, как яхта отчалила от берега, не проходило, но к сдержанной радости, которую испытывал он, примешивалась тревога, и трезвый рассудок охлаждал и подавлял восторг и ликование, считал эти чувства преждевременными: на пути к конечной цели могло возникнуть много разных непредвиденных и даже непреодолимых преград, опасных для жизни. Впрочем опасность для жизни подстерегала его все последние годы, начиная со времени службы в Пуллахе под Мюнхеном: она ходила за ним тенью, ибо в любой момент на него могли надеть наручники, сказав: "Хватит валять дурака, Вальтер Дельмам. Кончай играть роль Макса Веземана, занавес опущен". Самое обидное, что провал не всегда мог зависеть от него самого: в себе, в своей осторожности и осмотрительности он был уверен. Он мог стать жертвой ошибки или провала кого-нибудь из своих коллег, либо преднамеренного предательства. И тогда с ним могли поступить так же, как и с Эдмоном Дюканом. К этому он был готов, с этой мыслью он свыкся и уже не ощущал ее тревожной остроты. И сейчас, когда главная задача, ради которой он находился на Острове, была с неожиданным оборотом выполнена, казалось бы спокойствие должно поселиться в нем, исключая всякое опасение за свою жизнь - ведь главное дело сделано. И тем не менее он с неожиданной остротой ощутил жажду жизни и стыдливую боязнь смерти. И стимулом жизни была Кэтрин. Ради нее и во имя нее он должен жить. Он ждал, как самого светлого праздника встречу с ней в Гаване, тревожное нетерпеливое сердце его отсчитывало уже не дня, а часы и минуты. Кэт… С тех пор, как она покинула Остров и перебралась на Кубу, он думал о ней с возрастающей остротой, обожанием и нежностью, и теперь частицу своих чувств он старался передать ее родителям. Стоя в рубке рядом с угрюмым молчаливым капитаном, он с приподнятым напряжением всматривался вперед, словно боялся вовремя обнаружить опасность, внезапно возникшую на их пути.

Опасность появилась с противоположной стороны, за кормой, и заметил ее опытный глаз капитана, моряка-профессионала. Как бы между прочим, с деланным равнодушием он обронил вялые слова: