Арон Тамаши - Корень и дикий цветок

Сели за обед и они, за суп из хребтины с хреном.

— Давно такого не едали.

— Никогда, — сказала Тези.

— Так уж и никогда! А на прошлый-то Новый год?

На это девушка ничего не ответила, и старик, выдержав долгую паузу, спросил еще раз:

— Помнишь?

— Помню, да не помню.

Оба прекрасно поняли друг друга. Настолько, что обоим представилось, будто не за обедом они сидят, а за тем новогодним столом, где кроме них еще и третий — Фирко Колокан. Старик — в тревожном ожидании, девушка — с шипами-колючками наготове, Колокан — испепеляя ее влюбленными взглядами.

Тогда-то и сказал Фирко:

— Взял бы я Тези в жены.

Уж так он за ней ухаживал, так любезничал, но сердца ее не тронул. Больше Фирко не приходил, а время шло себе да шло. Недели, месяцы, вот и год прошел.

— Ну да, ну да, — задумчиво произнес старик.

— Что вы нудакаете? — вспыхнула девушка.

— А?.. Да вот вспомнил тот Новый год, шестьдесят второй, и то время, что с него минуло. Приняла бы ты его слова к сердцу, глядишь, теперь бы…

— Слова? Какие слова?

— Сказал же, что взял бы тебя в жены.

— Бабник он, вот кто!

Гневно и твердо сказала Тези, как отрезала. И в том же внезапном порыве встала из-за стола, принялась собирать тарелки, ножи и вилки, которые, лязгая, так и плясали в ее руках. Распалившись от самой же производимого шума, она еще более резко добавила:

— Любезничать со мной нечего!

— А что ж с тобой делать?

— Пусть сердце передо мной выложит!

— Но ты же его не любишь.

У Тези уже горели глаза, обида и ненависть полыхали в них.

— Ах так?! — язвительно сказала она. — Он все выгадывает! Прощупать хочет, люблю я его или нет. От этого у него остальное, зависит — сердце, душу мне открывать ли. Так нет же! Любовь ему не сельсовет, где можно прикидывать да выгадывать. Душу здесь нараспашку надо, а сердце — наружу. Как перед алтарем, где преклоняет колени грешник; и если жаждет спасения, кровавым потом пусть изойдет пред девою!

— Святую Марию давай-ка не будем сюда примешивать, — сказал старик.

Спохватившись, Тези уточнила:

— Я себя имела в виду.

— Это дело другое, — кивнул дед.

Наступила тишина. В такой тишине затухают угольки прогоревшего костра, но они могут вновь вспыхнуть при первом же порыве ветра. Как натянутый лук, готовый в любую секунду пустить стрелу, так замерла в молчании девушка; старик же, напротив, сидел, глубоко задумавшись, словно в теплом и мягком облаке. Тези вывела его из этого состояния внезапным вопросом:

— Знаете, что мне доктор сказал, ну тот, с двойным подбородком?

— Я же вместе с тобой у него был.

— Он потом сказал, когда попросил вас выйти.

— Тогда не знаю.

— Так вот, он сказал, что такого красивого женского тела, как у меня, он еще не встречал. А ведь он уже старенький и всякого навидался.

Старый Тима подумал было, что, может, нехорошо это — о подобных вещах вот так, в открытую разговаривать, но потом решил, что уж лучше знать больше, чем меньше. С любопытством, но и не без замешательства он спросил:

— Так ты, значит, там раздевалась?

— До пояса.

— И этого хватит.

— Ему хватило.

— А тебе нет?

Тези вдруг рассмеялась, неожиданно зло, и с холодной жестокостью сказала:

— Жаль, что его удар не хватил.

Старик поднялся, покачал головой, проворчал что-то невразумительное. Страшно представить, подумал он, какие несчастья грозят этой девушке. Кому угодно ведь голову вскружит, а то не ровен час и до греха доведет. Вот, пожалуйста, доктора вздумала уморить, и чем — вызвать в нем такое желание, чтобы кровь закипела и сердце не выдержало. А те хлесткие слова, что она о Фирко сказала? Дескать, пусть-ка выложит сердце да изойдет потом кровавым. Только теперь и понял старик, что встревожило его тогда в словах Тези.

— Ох-хо-хо, — вздохнул он.

— Вам бы его жалко было?

— Кого?

— Да врача.

— А я отчего-то о Фирко вспомнил, — сказал старик и, опасаясь ненароком выдать то, о чем думал, уклончиво продолжал: — Понять никак не могу, с чего это вдруг давать человеку фамилию Колокан? Что за слово такое?

Тези вздрогнула, будто не кого-то, а лично ее обидели.

— Так цветок один называется, — сказала она.

— Колокан?

— Ну да. Он в озерах растет, как кувшинка, но под водой, в тине. Выходит наружу, только когда распускается, белый такой, как холст.

— А ты о нем откуда знаешь? — удивился старик.

— Священник рассказал.

— Ты разве ходишь к священнику?

— Я на исповеди спросила.

Старый Тима расхохотался, аж затрясся весь; надо же, что выделывает девчонка. Смеясь, вышел он в горницу и снова принялся выбирать себе палку. В конце концов выбрал ту, что из дикой вишни, и стал натягивать стеганку.

Это было так неожиданно, что Тези удивленно спросила:

— Деда, вы что же, опять уходите?

— Надо, внученька.

— А куда?

— В деревню.

Тези удивилась еще больше, и дедушка, упершись палкой в пол, начал объяснять, что время не ждет и надо предпринять все возможное, потому как корову Чако, словно подгнившую изгородь, уже и ветер повалить может. Сена почти не осталось. И купить негде. До весны только ей одной и хватило бы, да и то, если скармливать понемножку. Или ей, или овцам — приходится выбирать. И, пожалуй, правильней выбрать овец.

— А с коровой что будет?

— Сдам.

— В кооператив?

— Да.

Тези отвернулась, опустив голову. Расстроилась, решил дед. Да и как не загоревать по этому доброму, безобидному животному, по коровенке этой, которую столько лет Тези сама доила; вспомнила, может, день, когда вернулась домой из монастыря и дедушка посадил ее на теплую спину Чако, чтоб подружились они и повеселились обе. Где уж тут не взгрустнуть. И Тези, наверное, вспомнила обо всем этом, но лишь ненадолго, потому что печаль вскоре увлекла ее к озеру, к тинистым водам, под которыми притаился цветок колокан.

— В сельсовет пойдете? — спросила она.

— Надо зайти, — ответил старик.

— И с кем говорить будете?

— С тем, кто эти вопросы решает.

Оба знали, что животноводством там ведает Ференц Колокан. Начальник он неплохой, так все говорят, даже самые придирчивые, и в животных толк знает, хоть сам и не деревенский, а сын путевого обходчика.

— Только обо мне ни слова! — предупредила Тези.

— Ладно, ладно, не бойся, не сплетник я, — сказал старик.

Они часто так разговаривали — намеками, полуфразами, — словно мячом перекидывались, но хорошо понимали друг друга. За странным предупреждением девушки, как и за обиженным ответом старика, стоял не кто иной, как Фирко Колокан. Если при встрече Фирко заикнется о Тези, то старый Тима должен сделать вид, будто слышал звон, да не знает, где он.

— Когда вернетесь, деда?

— Мигом, внученька, одна нога здесь, другая там.