Тони Парсонс - Man and Boy, или История с продолжением

Ей нужен Пэт? В смысле, она хочет с ним увидеться? Сводить его в зоопарк и купить ему мягкую игрушку размером с холодильник? Что она имеет в виду?

— Значит, ты не собираешься жить в Японии?

— Ты был прав, Гарри. Даже если бы мыльный пузырь не лопнул, нам с Пэтом было бы очень тяжело в квартирке размером с нашу кухню… Я хочу увидеть его, — сказала она. — Как можно скорее.

— Конечно. Я заберу его у родителей сегодня после полудня. Ты можешь подождать его дома.

— Нет, — сказала она. — Не дома. Если ты не возражаешь, я встречусь с вами в парке.

Глупо с моей стороны было предлагать встретиться дома. Потому что, конечно, это больше не был ее дом. И когда я посмотрел на вульгарное новое кольцо на месте ее бывшего обручального, то вдруг понял, что упустил из виду самую большую перемену, произошедшую в нашей жизни за эти месяцы.

Пэт теперь жил со мной, а Джина была в этом доме только гостьей.

К родителям приехал дядя Джек.

В отличие от соседки, тетушки Этель, дядя Джек действительно приходился мне дядей — это был брат моего отца, проворный, жилистый человек, он закуривал сигареты, прикрывая их ладонью, как будто защищая от шквального ветра, даже когда сидел в гостиной и макал имбирный бисквит в чай.

Дядя Джек всегда носил костюм и галстук, а у дома постоянно был припаркован сверкающий служебный пикап. На пассажирском сиденье этого «скорпио» или «бимера» пятой серии или огромного «мерса» неизменно лежала его шоферская фуражка.

Дядя Джек работал шофером и развозил бизнесменов из их домов и офисов по лондонским аэропортам. Похоже было, что он тратил больше времени на ожидание, чем на вождение, и я всегда представлял себе, как он сшивается возле выхода для прибывших пассажиров в Гэтвике или Хитроу, зажав сигарету в ладони и читая в газете сводки последних скачек.

Дядя Джек был игроком, как и вся моя родня со стороны отца, и когда он улыбался мне, пока я подходил к дому, мне показалось, что мои воспоминания о нем связаны с того или иного рода ставками.

Накануне Рождества у нас дома каждый раз устраивались карточные игры. Я помню поездки на собачьи бега в Саутэнд и Ромфорд, где мы с двоюродными братьями собирали длинные розовые бланки тотализатора, выброшенные неудачливыми игроками. Я помню, как еще раньше, когда моя бабушка была жива, букмекер приезжал к ней в дом в Ист-Энде, чтобы забрать ежедневную крохотную ставку на лошадей. Интересно, когда это букмекеры перестали ездить к старушкам на дом?

Был еще один брат, самый младший, Билл. Он переехал жить в Австралию в конце семидесятых, но у меня в памяти трое братьев Сильвер по-прежнему были вместе. Они пили виски на Рождество и темный эль на свадьбах, танцевали старинные танцы со своими женами, в которых влюбились еще подростками, до утра играли во что-то вроде покера с девятью картами под раздающуюся из проигрывателя песню Тони Беннета «Незнакомые в раю».

Это была семья моего отца — семья рассудительных, упрямых лондонцев, сентиментально относившихся к детям и пригородным садикам, мужчин, на старых фотографиях неизменно запечатленных в военной форме, игроков и любителей выпить, хотя ни то, ни другое никогда не выходило из рамок, мужчин, любивших свои семьи и воспринимавших работу как ежедневную повинность, которую нужно выполнять, чтобы содержать семью, мужчин, гордившихся тем, что они знают, как устроен мир… Я сразу понял, что дядя Джек приехал не без причины.

— Видел тебя по ящику вчера, — сказал дядя Джек, — на этой церемонии награждения. Сидел за столиком в смокинге. Он смотрится молодцом, этот малый, Эймон Фиш.

— Он славный парень, — сказал я. — Как у тебя дела, дядя Джек?

— Все в порядке, — ответил он. — Жаловаться не приходится. — Он взял меня за руку и притянул поближе к себе. — А вот что творится с твоим отцом? Я видел, как он задыхается, стоит ему встать со стула. Но он заявляет, что был у врача, и там ему сказали, что все в норме.

— У него все в норме?

— Во всяком случае, так он сам утверждает.

Папа в садике за домом гонял мяч вместе с мамой и Пэтом. Они-то были одеты в теплые пальто и шарфы, а на отце была футболка. Казалось, он решил лишний раз продемонстрировать свою гордость: плотное, мускулистое тело с размытыми татуировками и бледными шрамами. Когда он заправлял футболку в штаны, у меня перед глазами мелькнул большой шрам у него на боку в форме звезды, и я понял, что он по-прежнему потрясает меня.

— Папа! Ты был у врача?

— Совершенно верно, — ответил он. — Все в полном порядке.

— Правда? А как насчет дыхания?

— Ему надо бросать курить, — сказала мама, и было заметно, насколько легче ей стало из-за того, что старика, по всей видимости, отпустили, похлопав по плечу.

— Поздновато уже об этом думать, — усмехнулся папа, наслаждаясь своим противостоянием современному обезжиренному миру, сосущему мюсли. — Бобби Чарлтон! — крикнул он, запулив мяч в по-зимнему голые кусты роз. Пэт побежал за мячом.

— И доктор сказал, что, если ты бросишь курить, все пройдет? — спросил я.

Отец обнял Пэта.

— Я еще лет двадцать продержусь, — заявил он с вызовом. — Вот что я тебе скажу: я намерен дожить до того дня, когда этот парень женится.

Пэт глянул на дедушку, как будто тот сошел с ума.

— Я никогда не женюсь!

Я забыл рассказать Джине, что Пэт научился ездить на двухколесном велосипеде.

Я забыл сказать ей, что из робкого маленького четырехлетки, катавшегося вокруг бассейна с помощью колесиков-стабилизаторов, он превратился в уверенного в себе пятилетнего парнишку, который со свистом носится по парку, высокомерно пренебрегая собственной безопасностью.

— Так что едва Джина увидела, как Пэт жмет на педали и мчится в ту сторону, где она его ждала у качелей и каруселей, она захлопала в ладоши и громко засмеялась от восторга и удивления.

— Ты такой большой! — закричала она, и ее голос сорвался, когда она протянула к нему руки.

Перед тем как он бросился прочь от меня, я успел взглянуть на его лицо. Он улыбался, но это была не та гладкая улыбка, к которой я привык, это была не улыбка Дэвида Нивена, полная поверхностного шарма, улыбка, которую он приберегал для чужих людей и для того, чтобы уверить меня, что все в порядке.

Пэт увидел Джину и улыбнулся ей по-настоящему.

И вот он уже в объятиях матери, капюшон куртки свалился с головы, когда она сняла его с велосипеда, а она плачет и заливает слезами его голову, и видно, что волосы у них абсолютно одинакового, сияющего солнечного цвета.

— Я завезу его домой через пару часов.

Джина позвала, и Пэт поехал за ней. Ее рука лежала у него на плече, и он кивал в ответ на то, что она ему говорила.

— Осторожно с велосипедом, Пэт! — крикнул я. — Не надо ездить слишком быстро, ладно?