Владимир Ераносян - Фронтмен

По сему реакция его была не совсем адекватной — она не может быть с ним не потому, что он ее не достоин. Просто он опоздал. На пути его возлюбленной еще до него появился такой же достойный человек, от которого ей захотелось родить…

Хорошо, что у нее все отлично. И отлично, что она не видит его в таком плачевном состоянии. Хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось хоть одним глазком посмотреть на прекрасную фею из его несбыточных грез. Как тогда. В тот день, когда я помог ему подарить ей цветы.

Скрипящая дверь не могла распахнуться. Она распахнулась бы, если б к нему на крыльях любви влетела мечта. Дверь тяжело отворилась. К Валико явился не обретший утонченную телесную оболочку манящий мираж. К нему ворвались незваные гости. Реальность их появления вернула его на землю с ее прозой жизни, никак не стыкующейся с мерцающими голограммами полусонных идиллий.

Секунда, и над ним уже стояли его враги. Правда, один из них, тот, которого прикатил рыжий со сломанным шнобелем, нервно ерзал в инвалидной коляске. Однако именно этот калека показался Валико наиболее опасным. Будь он способен сейчас на противодействие превосходящим силам противника — постарался бы выключить первым делом этого инвалида ударом намозоленных костяшек пудового кулака. Прямо в лоб.

Вообще-то эти люди были моими врагами. Но Валико придерживался собственной градации. Недоброжелатели его друзей автоматически и непримиримо зачислялись им в разряд неприятелей, с которыми в лучшем случае он активно оппонировал.

— А ты живучий парень… — деланно восхитился Гараев, — Смотри-ка, из живота пулю вытащили, а он хоть бы хны. В сознании и доброй памяти. Мы, собственно, пришли напрячь твою память, чтоб ты быстренько вспомнил, куда запропастился твой дружок, и куда вы с ним припрятали мои денежки… Только не говори, что вы их успели потратить. Не горячись с ответом. Иначе у этой пули может родиться мысль перекочевать из разбитой вазочки обратно в твой живот. Пуля ведь — дура.

— Точно, дура. — дрожащим от недомогания голосом вымолвил Валико, — Иначе она предпочла бы моему голодному желудку твое сытое вымя.

Это было грубо. Но грубость была теперь единственным оружием моего друга. Правда, бывший морпех пытался незаметно для визитеров оценить обстановку вокруг. Он хотел отыскать хоть какой-нибудь предмет или подручное средство, которые можно было превратить в оружие и использовать для защиты. В зоне видимости и на расстоянии вытянутой руки не было ничего полезного. Он держал в правой руке мобильник, а левой мог дотянуться до телевизионного пульта или до пули. Он бы конечно запустил все эти предметы во врагов, но они, к сожалению, не обладали той волшебной кинетической силой, которая могла бы скосить негодяев разом. Во всяком случае, в теперешнем своем состоянии он не способен был придать данным предметам убойную скорость.

— О, твой бойцовский настрой — хороший симптом. Значит, у тебя все в порядке с памятью. Ты не спросил, кто мы. Следовательно, ты узнал своего спарринг-партнера, коему сломал нос в аэропорту. А возможно, ты знаешь и меня. Если нет, то я представлюсь. Я тот, чьи деньги тебе придется вернуть.

— Твоей шавке далеко до моего спарринг-партнера. А про твои деньги мне ничего не известно. Валико все же взял в руку пульт от телевизора и нажал на кнопку.

На экране появились радостные до неестественной эйфории наигранного восторга виджеи МТВ. Они шныряли взад-вперед по облинявшей красной дорожке и брали интервью у отечественных звезд эстрады, тех, что почтили своим присутствием церемонию по случаю вручения Серебряной колоши за сомнительные достижения в области шоу-бизнеса. Валико уставился в экран и увеличил громкость.

Он в буквальном смысле ошалел, когда на экране появилась та, о которой он все время думал. Алика давала интервью ведущим. Смысл ее отрывочных реплик был неясен, она говорила что-то о своей последней роли в продолжении популярного сериала. Но Валико вслушивался не в смысл, а в голос красавицы, который был для него краше соловьиной трели. Дослушать ему не дали. Гараев собственноручно прервал трансляцию, разбив экран своим костылем.

Валико уже хотел запустить в вероломного обидчика свой сотовый. И он обязательно бы реализовал свою нехитрую месть, если бы у мобильника не сработал виброзвонок, и Валико на автомате не ответил бы на входящий вызов.

— Привет, брателло, это я — я на Кубе! Как ты?

Используя штамп, реакцию Валико на мой звонок из-за океана можно было легко охарактеризовать следующим образом — он молчал, словно воды в рот набрал. Но я склонен к нестандартным сравнениям и жестким аллегориям. Фрустрация Валико превратила исполина в истукана.

Он не знал, как быть, что делать — враги стояли над душой и могли обо всем догадаться. «Бывший «черный берет» тужился изо всех сил. Надо было быстрее сообразить, как предупредить меня об опасности. Он пытался дать волю импровизации, но понял, что импровизация поддается только Воле. Он так ничего и не придумал. Ну а Гараев, вычислив в два счета причину замешательства раненого великана, быстро смекнул, что явился как раз на «званый ужин», куда его не пригласили, но собирались потчевать гостей приготовленным для него «пирогом».

Гараев улыбнулся уголком рта, не скрывая своего пренебрежения и подчеркивая полное свое превосходство. Он не собирался вмешиваться в разговор, уверенный на все «сто», что в ближайшие сорок минут получит полную стенограмму беседы. Его разрешительный жест ладонью взбесил Валико даже больше, чем состоявшийся мгновеньем раньше неистовый запрет смотреть телевизор. Хотя и за разбитый незваным гостем экран он не собирался никого прощать.

— Чего молчишь, брателло? У тебя все в порядке? Как ты из аэропорта свинтил?..

— Это… — наконец отозвался Валико, решив вдруг, что его осенило… — Я тут не один, но ты насчет этого не беспокойся. Трать наши денежки за двоих! Я нутром чуял, что не светит мне пересесть с моей развалюхи на «бентли». Крестьянин я и по происхождению, и по духу. Ну и хрен с ней, с этой «бентли»! Моя лошадка фору даст всем этим навороченным тачилам! А любовь — она любовь, даже если она безответная…

Гараеву текст не понравился. В нем чувствовался необъяснимый вызов и какое-то кинематографическое сумасбродство, которым режиссеры наделяют своих храбрецов. Он не признавал ни бесшабашное геройство, ни самоотверженную жертвенность, выискивая и в этих качествах эгоистическое начало. А уж жертвенность ради друга он считал фальшивой и неестественной. А по сему подал знак рыжему, чтобы он отобрал у Валико телефон. Рыжий не преминул исполнить приказ, подойдя к морпеху вплотную, чем подписал себе смертный приговор. Не надо быть беспечным в отношениях с ветеранами элитных подразделений.