Тургрим Эгген - Декоратор. Книга вещности.

— Сильвия, ты ударилась? — снова спрашиваю я. — Видишь, всё-таки лестница оказалась не такой надёжной. Прости, мне очень жаль.

С нижней ступеньки я делаю шаг в сторону, чтоб она не смогла заехать мне в пах. Она лежит на спине. Лицо отвёрнуто в сторону, и я осторожно по большому радиусу обхожу её и захожу с той стороны.

Безжизненная.

— Сильвия?

Глаза упёрты в пол, взгляд застывший.

О боже мой, думаю я.

Всё не может быть так ужасно, как кажется. Я понимаю, что надо немедленно звонить «113», но потом вспоминаю, что телефон не подключен. Обшариваю карманы её пальто в поисках мобильника, но у неё нет. Насколько я помню, я ни разу не видел её с трубкой. Паника сжимает голову, как захлопнувшийся капкан. Хотя поднять её мне не по силам, по какой-то причине я твёрдо верю, что должен оттащить её назад в спальню и там попробовать вернуть к жизни. Когда она наконец лежит на спине на кровати, по-прежнему без признаков жизни, с меня льёт пот. Я приношу воду и брызгаю ей в лицо. Пробую дыхание рот в рот, сперва сепаратно, потом в комплексе с массажем сердца, как меня учили на военных сборах резервистов-санитаров, к которым я приписан. Оба наших лица перемазаны моим потом и слюнями. Наверно, из-за паники и стресса я произвожу манипуляции неверно, во всяком случае, Сильвия не реагирует. Не начинает дышать, не шевелится. Пульса нет. Лежит как колода.

— Я тебя люблю, — заклинаю я. — Ну возвращайся ко мне, ну давай!

Она не шевелится. Взгляд застывший.

— Но я тебя всегда любил! — сиплю я и понимаю, что сдался.

Любил? Люблю. Какая разница?

Немного успокоившись, когда сердце уже не стучит так оглушающе и неистово в ушах, я заставляю себя встать в ногах кровати и всмотреться в неё. Единственно взгляд выдаёт, что некое насилие или вольности сверх нормы были допущены в отношении неё. Я не могу этого видеть, иду и опускаю веки. Теперь она будто спит — рот расслаблен, помада обкусана, — но красива. Восхитительно.

Она лежит раздвинув ноги. Где-то я читал, что когда ломается шея, то в эту секунду или на миг раньше умирающие, например, висельники, опорожняют содержимое кишечника. А Сильвия нет. Такая же подмытая, как встала с биде.

Медленно и неописуемо бережно я начинаю раздевать её. Тело податливо, всё идёт как по маслу. Сперва белый свитер — я опасливо стягиваю его через голову, чтобы не открылись глаза; затем засовываю руки ей под спину, расстёгиваю бюстгальтер и освобождаю лямки. Бормочу «прости». Нахожу пуговицу и молнию в боку юбки, расстёгиваю их, и юбка послушно соскальзывает с ног. Потом укладываю её так, как она лежала. С раскинутыми и чуть заведёнными вверх руками. Так груди приподнимаются и присобираются, это её особенно украшает.

Не спуская с Сильвии глаз, я разоблачаюсь. Она ещё прекраснее, чем я думал. В ней, обнажённой и дремлющей, есть сходство с моделями Ренуара, особенно раннего. И меня наполняет такая грусть, что это ушло, хотя я вижу глазами, что нет, ещё пока не ушло, и я остро чувствую радость от того, что мы, в самый последний раз, наконец будем вместе.

Я тихо ложусь рядышком с ней, головой на вытянутой руке, и ощущаю тепло и мягкость её тела. Для женщины за тридцать у неё кожа невиданной красоты и чистоты, даже молодые и ухоженные такой не похвалятся. Я глажу пальцами каждый миллиметр, от макушки до пяток. Как бы то ни было, думаю я, но она уйдёт из жизни в ласке, любви и уважении. Провожу рукой по коротким, но жёстким и курчавым волосёнкам на лобке. Они тёмные, почти чёрные, и она подрала их воском под бикини, готовясь к греческим каникулам.

По правде сказать, я не вижу ничего особенного, никакой «подушки». Восхитительный бугорок, неотразимый и манящий. Губы чуть раздвинуты и розовые-розовые, как дёсны, думаю я.

Подискутировав сам с собой и убедившись, что она наверняка не станет противиться — то есть, что живая Сильвия не стала бы противиться, получи она заверения, что всё будет сделано с нежностью и уважением, — я ложусь на неё и люблю её. Я обцеловываю её, всю-всю, шею, щёки, соски, и вхожу в неё. Она мокрющая. Хоть в этом Туре Мельхейм не приврал.

Несуетно, со страхом и трепетом я люблю её на голом матрасе в спальне Йэвера и не забываю нашёптывать ей слова утешения. Мне кажется, это очень красивое прощание. Я зажмуриваюсь и представляю себе машину «скорой помощи», слышу сирену, вижу, как Сильвию волокут мимо на носилках, не дав мне проститься с ней, а потом я остаюсь отвечать на вопросы. Нет, лучше так. Я прогоняю все мысли о том, что будет потом, и думаю лишь, как доставить ей максимум удовольствия. И себе тоже. Я неплохой любовник. Жаль только, она этого не успела узнать раньше.

Я кончаю на легчайшем, затянутом движении, но продолжаю подмахивать, пока не прыскает семя, а оно льётся, льётся, льётся, бесконечно. Потом я нежно целую её в губы и ложусь отдохнуть, зарывшись головой ей в груди. Слушаю, как бьётся сердце. Не бьётся. Я начинаю рыдать.

Ещё через десять минут я встаю. За окном полная тьма. У меня нет желания потрогать, не коченеет ли она. Облачившись, я мгновенно, как будто по мановению одежды, начинаю мыслить практически.

У меня не было других мыслей, кроме как обратиться в полицию, заявить о случившемся. Это несчастный случай, так? Судмедэксперты без труда разберутся, что она действительно упала и свернула себе шею. Но они найдут мою сперму, тоже без труда. Я не думал скрывать, что мы были близки. Да это и невозможно: вон из неё льётся, сегодня и вправду извержение семени, да ещё она не контролирует мускулы, не удерживает. Я иду в ванную, отыскиваю салфетку и запихиваю в неё, чтобы не закапала матрас. Но судмедэксперты не пройдут мимо и такой подробности, что близость имела место после смерти покойной. Это факт, неудачный для меня сам по себе, плюс он лишает веры мои объяснения в целом. Карается ли по закону то, что я только что совершил? Кстати, неизвестно. Но неприятностей не оберёшься, это к гадалке не ходи.

Как только найдут тело.

Я думаю о Катрине. Какой ад ей предстоит! Теперь, когда отношения вновь обрели теплоту. Только представить её родителей или Таню с Кристианом. И беднягу Йэвера, чей новый дом был освящён столь своеобычно. Он мне ещё и не заплатит. Впрочем, это будет самая пустячная из моих проблем.

А если её не найдут?

Я припоминаю эпизод с Эйнаром Сюлте, когда я искушал себя мыслью столкнуть его с лестницы. Отвратительная параллель, будто нашаманил себе. Но я помню, что подумал тогда: меня с Сюлте ничто не связывает и никто не свяжет наши имена. А тут и подавно. Кто видел меня с Сильвией? Уж не говоря о том, что ей завтра уезжать в Грецию на три недели. Всё это время её не хватятся, а там и след простыл. По крайней мере, в доме Йэвера, который едва ли станет первым местом, с которого начнут поиски пропавшей.