Акилле Кампаниле - В августе жену знать не желаю

– Матросы с «Эстеллы»! Сохраняйте спокойствие и оставайтесь на своих местах! Будет сделано все, чтобы вернуть вам то, что вам причитается. Храня веру, ожидайте развития событий и возвращайтесь в приютившие вас дома.

– Ура! – закричали матросы. – Ура синьору Мальпьери!

И разошлись в самом веселом расположении духа.

Между тем, с рассветом возобновились пререкания в номере Суаресов. Было слышно, как добрый старик повторял в сотый раз:

– Дорогая моя, ну как тебе еще сказать? Я же не нарочно.

А между тем с него градом катил пот: он пытался надеть носок. [1]

– Еще бы, – шумела жена, – ты сделал это нарочно.

На что миролюбивый старик отвечал:

– Кто умнее, тому и ключи в руки.

После того, как матросы разошлись, Джедеоне спросил у горничной:

– А где туалет?

– В ста метрах от гостиницы. Идите все время прямо. Через какое-то время увидите, что земля кончается, и начинаются голубые водные просторы. Там можете заниматься туалетом сколько хотите.

– Я говорю про туалет в гостинице, как это сказано в рекламном буклете.

– Я поняла, синьор. В буклете говорится как раз про морской туалет.

Джедеоне был в отчаянии.

– Что же мне делать? – стонал он. – Я привык каждое утро заниматься туалетом в доме, плавать всухую.

Если кому непонятно, «плавать всухую» означает лечь на дно ванны без воды и так лежать несколько минут.

– В таком случае, – ответила девушка, – я не знаю, что вам сказать.

Старик Мальпьери пошел вниз жаловаться. Перед дверью Дирекции уже стояла группа отдыхающих.

– А хозяин где? – спросил Джедеоне.

– Мы его ждем, – сказал силач-гренадер.

Джедеоне постучал костяшками пальцев и закричал:

– Можно?

– Минутку! – ответил голос Арокле изнутри.

Но время шло, а дверь Дирекции все не открывалась, и синьор Афрагола все не появлялся.

Дело в том, что наш герой заперся в каморке, где с помощью Арокле занимался, как и каждое утро, очередным переодеванием, чтобы иметь возможность выйти за покупками. Кабинет Дирекции был завален париками и фальшивыми бородами всех видов и цветов. На стенах висели всякого рода костюмы, а в углу возвышалась пирамида из шляп.

Постояльцы, ведомые силачом-гренадером, шумели под дверью, держа в руках чашки, наполненные кофе с молоком, и приговаривая:

– Отсюда он выйдет только силой.

Синьор Афрагола, стоя перед зеркалом, лепил себе большую родинку на щеку. Потом он вытер руки и спросил у официанта:

– А много ли прибыло сегодня утром новых гостей?

– Нет, – ответил Арокле, – постояльцев не прибавилось, но пришло много писем и даже несколько открыток.

Хозяин пожал плечами:

– Ну, это не одно и то же.

– Но, – сказал Арокле, – все ж таки хоть что-нибудь.

– Согласен, – пробормотал Афрагола.

А сам тем временем подрезал кончиками ножниц фальшивую челку на лбу. Затем положил ножницы, взял обожженную затычку и начал рисовать себе большие круги под глазами.

– Как настроение гостей? – спросил он.

– Все еще очень возбуждены, – ответил Арокле, – из-за позавчерашних бифштексов, которые они узнали сегодня за завтраком, хоть те и были искусно замаскированы под котлеты. Но постепенно все приходит в норму, и можно надеяться, что сегодня их скушают в виде рыбы под майонезом.

– Бедняга-повар! – пробормотал Афрагола. – Он уже и сам не знает, что придумать. – Потом вздохнул и прибавил: – Хоть бы его похвалили, бедного старика! Повар – по-своему художник: его надо хвалить. Так нет же, все вечно недовольны! А чего они хотят за тридцать лир в день? Мои кости? Мало им костей стольких бедных животных? Они развлекаются, купаются в море, отдыхают, предаются иллюзии жизни в гостинице. Чего еще им нужно? А, Арокле?

– Конечно.

– Я им даю немного мяса. Для жизни нужно намного меньше.

– Еще бы!

– Рассказывают о несчастных исследователях, которые держались месяцами на одних галетах. И ведь кому сказать, что я занимаюсь этой профессией из чистого человеколюбия!

И это действительно было так. Несчастный Афрагола был страстным любителем содержать гостиницу, и для удовлетворения этой страсти он каждое лето тратил несколько миллионов.

Вдруг из сквера послышался крик горничной:

– Хозяин, хозяин, еще одно несчастье!

Афрагола выглянул в окно, держа в руке тюбик с гримом.

– Ради бога, что стряслось?

– У синьора Джанни Джанни плохо с сердцем, и он предупреждает, что кофе больше пить не будет.

– Ах! – простонал Афрагола. – Это была его единственная доплата сверх пансиона.

Вернувшись к зеркалу, он со вздохом примерил громадную курчавую бороду и спросил:

– А так меня узнают?

– Полагаю, что нет, – пробормотал официант, держа еще одно зеркало у него за затылком.

– Вы посмотрите только, до чего должен опуститься несчастный человек, – стонал Афрагола, – чтобы выйти на рынок за продуктами!

– Труднее всего сделать первый шаг, – сказал Арокле. – Самое главное – неузнанным преодолеть вестибюль. Как только окажетесь на улице, вы спасены.

– Все это хорошо, – стонал хозяин, – но так трудно, дорогой Арокле.

Арокле, услышав, как к нему обращаются по имени, спрятал от стыда голову. Но поскольку синьор Афрагола уже собирался выходить, он остановил его со словами:

– Нос, нос, синьор хозяин!

Синьор Афрагола нацепил фальшивый нос, говоря:

– Я чуть было не свалял дурака.

В самом деле, к несчастью, у него был чрезвычайно узнаваемый нос.

На улице отдыхающие горячились все сильнее.

– Смотрите, – говорил кто-то, – как бы он не проскользнул в окно.

– Не пройдет, номер 14 сторожит с улицы.

– Все выходы под контролем! – объявил силач-гренадер, предвкушавший радость мщения.

Вдруг послышался голос:

– Тише, вот он.

Ручка двери повернулась, скрипнув. Тут же дверь распахнулась, и изумленным взорам отдыхающих явилась суровая фигура русского попа.

Напиравшая толпа в замешательстве отшатнулась, проникнувшись невольным почтением при виде внушительной фигуры священника, о присутствии которого в гостинице никто и не догадывался.

Кто-то тихо спросил у соседа:

– Когда же он приехал?

– Ну, может, сегодня ночью.

Поп остановился у двери, медленно обвел взглядом толпу и, подняв руку, сказал густым басом:

– Мир вам, люди.

– Мир, – ответили все.

– О, отец! – воскликнула синьора Суарес, которая спустилась за несколько минут до того с мужем и Катериной.

Она хотела поцеловать ему руку; но батюшка ласково ее оттолкнул и направился к выходу, пока отдыхающие толкались, чтобы поцеловать ему рясу, веревочный пояс, или хотя бы прикоснуться к краю одежды.

Но когда он уже шел по проходу, образованному почтительно коленопреклоненными людьми, силач-гренадер углядел хозяйственную сумку под рясой и закричал: