Том Вулф - Я - Шарлотта Симмонс

Спустя пару секунд мистер Квот вновь появился в дверях.

— Да, кстати, — заметил он, — обращаю ваше внимание на то, что у вас в руках ксерокопия реферата. — С этими словами преподаватель исчез.

Обрывки мыслей еще некоторое время беспорядочно метались в мозгу Джоджо и вдруг, буквально в одну секунду, выстроились во вполне связную, но от этого не менее удручающую картинку… Твою же мать! Ну и куратора ему назначили! Вот, значит, ради чего все это было затеяно! И ведь самое западло заключается в том, что знает он эти слова! Нет, конечно, что касается этой «bona fide» и… как ее… «институциональной акцептации», то действительно — он в первый раз слышал всю эту лабуду. Но ведь гребаный «катализатор» — знает он, что это такое! «Вот ведь подставил меня этот ублюдок очкастый, — подумал Джоджо. — Охренеть можно! Выпендрился, помощничек! Но ведь все эти „увещевания“, „изящный“ и даже „государственный аппарат“, и „комбинация“, и „стратегическое планирование“ — все это знакомые выражения, блин! Я запросто смог бы употребить их в разговоре. Вот хоть сейчас могу придумать с ними предложения. Ну, не сейчас, а когда успокоюсь. Ладно, хрен с ними, со „стратегическим планированием“ и „акцептацией“, но ведь „изящная комбинация“ и „государственный аппарат“ — как можно было не сказать, что это такое? Нет, конечно, словарных определений я бы ему не выдал. Что я, в конце концов, CD-ROM? Сказал бы своими словами, что это значит. Вот только эта сука, этот мудила долбаный — Эдам — о чем думал, когда пихал в мой реферат все эти „институгребаные“ „директиривы“? А ведь из этого маленького ублюдка вырастет такой же козлина, как мистер Квот! Интересно, а не специально ли он все это подстроил? Ну какого, спрашивается, хрена запихивать в реферат такие слова, которых ни один нормальный человек никогда не слышал? Ведь если честно, то, кроме пары отдаленно знакомых слов, я ни хрена не понял из того, что этот Квот мне зачитывал! Сучара, конечно, редкостная этот препод! Просто с дерьмом меня смешал… „Молодой человек, хватит демонстрировать передо мной свое невежество…“ Ур-род, блин! Еще и угрожает. Никто мне, видите ли, не поможет… Ладно, дойдет дело до полной задницы — натравлю на него тренера. Он этой жирной сволочи быстро репу открутит. По крайней мере, кислород ему перекрыть, чтобы не бухтел лишнего, для тренера — пара пустяков. Твою мать, твою мать, твою мать! Да ведь я теперь и у тренера в „черном списке“! Бастер Рот не из тех, кто упустит возможность воспользоваться очередным проколом проштрафившегося игрока, чтобы размазать его по стенке еще разок… Ну что ты будешь делать! Попал так попал!»

В общем, Джоджо оказался не единственным мужчиной, которому в тот день пришлось извлечь из глубин своей памяти запретное слово на букву У.

Сумерки, грязные, почему-то омерзительные сумерки. Из-за угла дома появляется он — подбоченившись, ноги широко расставлены, гадкая ухмылочка, и главное — взгляд. Этот взгляд просто парализует Шарлотту. Лица парня в полумраке не видно, но она прекрасно знает, кто это. Она знает, что он сейчас смотрит прямо ей в глаза, а она — она не может не то что убежать, но даже закричать во весь голос. С мольбой в глазах Шарлотта оглядывается в сторону дома; там папа, мама, кузен Дуги, шериф, но они ее не видят и не слышат. Даже света в доме нет, а Чаннинг Ривз вразвалочку подходит к ней все ближе, его рот расплывается в еще более отвратительной сальной ухмылке, и вот наконец он произносит: «Ну что, повеселимся?» Шарлотта не столько слышит эти слова, сколько читает их по губам Чаннинга. А тот тем временем запускает руку в задний карман своих джинсов и выуживает здоровенную упаковку жевательной резинки «Ред Мен». Одним махом вытащив из упаковки несколько пластинок, он сминает их в липкий розовый резиновый комок размером с хороший грецкий орех и засовывает себе в рот. Раздается чавканье. Затем Чаннинг сплевывает на землю розовую слюну. Он жует, жует, жует и — ухмыляется, словно понимая, что Шарлотта никуда от него не денется. На губах у него выступает красно-бурая пена: сироп, смешанный со слюной, стекает омерзительным ручейком из уголка рта. Повернувшись к Шарлотте боком, парень демонстративным жестом засовывает остатки жвачки в задний карман джинсов и для большей наглядности похлопывает по нему ладонью. Все это он проделывает для того, чтобы Шарлотта удостоверилась: помимо резинки для жевания у него в кармане лежит целая упаковка резинок для другой цели, которые он намерен использовать по назначению в самое ближайшее время. Распаленный похотью, Чаннинг дышит все чаще и тяжелее, постепенно его вздохи становятся похожи на хрипы пополам со стоном: «О-ох-ха, о-ох-ха, о-ох-ха…»

…О-ох-ха, о-ох-ха… Шарлотта просыпается и понимает, что потный мерзкий Чаннинг явился к ней лишь во сне. Вот только «о-ох-ха, о-ох-ха» — тяжелое хриплое дыхание по-прежнему раздается где-то совсем близко от нее. Это прямо здесь, в комнате! В темноте!

Вспотевшая от ужаса девушка попыталась нашарить выключатель стоявшей на столике лампы. Не рассчитав движения, она уронила лампу на пол и от раздавшегося грохота окончательно проснулась. Тяжелое пыхтение по-прежнему слышалось где-то в непосредственной близости от нее. Согнувшись и свесившись с кровати, Шарлотта попробовала нашарить лампу уже на полу. Пыхтение тем временем сменилось хныканьем, и кто-то невидимый вполне внятно произнес ее имя:

— Шарлотта… Шарлотта…

Господи, да где же этот выключатель? Наконец она включила лампу…

Источник странных звуков определился четко, хотя и неожиданно. Буквально в двух футах от Шарлотты на полу на четвереньках стояла Беверли. Упавшая лампа отбрасывала на стену ее огромную, гротескно выглядевшую тень. Больше всего в этой картине Шарлотту поразила тень от каблуков Беверли: торчащие в воздухе, они казались несоизмеримо длинными, тонкими и к тому же кривыми. Впрочем, сама Беверли, медленно ползущая вперед на руках и коленях, выглядела ненамного лучше своей теневой проекции: длинные мелированные волосы были всклокочены и торчали в разные стороны, черные узкие брюки с анатомической точностью обтягивали откляченный костлявый зад.

Шарлотта, все еще ошарашенная кошмарным сном, обалдело спросила:

— Беверли, что случилось?..

Та посмотрела на соседку невидящими глазами, растерла по щекам слезы и сделала попытку что-то объяснить. Впрочем, даже три слога имени Шарлотты давались ей не без труда…

Прежде чем Беверли удалось произнести хотя бы пару слов, Шарлотта, еще до конца не проснувшись, поняла то, что понял бы любой нормальный человек на ее месте: долговязое тощее существо в туфлях на высоких каблуках, ползущее по полу на четвереньках, употребило столько алкоголя, что это превышает все разумные нормы.