Том Вулф - Я - Шарлотта Симмонс

Отец, никогда не бросавший слов на ветер, взялся лично перенести в общежитие два самых тяжелых места их багажа. Большую сумку он повесил на плечо и каким-то образом умудрился подхватить другой рукой тяжеленную коробку с книгами. Как ему это удалось? Да кто его знает, но если учесть, сколько физической работы этот человек переделал в своей жизни, то неудивительно, что он стал силен как бык. В брошюрке, присланной из Дьюпонта, было сказано, что приезжать в университет рекомендуется в одежде, подходящей «для заселения», и отец Шарлотты воспринял эту рекомендацию буквально: сегодня он красовался в старой выцветшей фланелевой рубахе с короткими рукавами, которую надел навыпуск поверх столь же заслуженных, неоднократно порванных и заштопанных брюк, в которых обычно ходил на охоту. Шарлотта тотчас же оглядела ближайшую часть парковки и с облегчением обнаружила, что отцы первокурсников по большей части одеты в таком же духе, как и папа: обычные повседневные рубахи, далеко не новые брюки, а в некоторых случаях и шорты… хотя некоторая разница в одежде с ее отцом все же была. Конечно, присмотрелась девушка и к тому, как одеты другие первокурсницы. Первый беглый осмотр немного успокоил ее. По правде говоря, Шарлотта опасалась, что остальные студентки явятся в университет при полном параде, хотя и надеялась на обратное. Почти все девушки были в шортах — как и сама Шарлотта. Собственно говоря, на ней были джинсовые шорты с высокой талией и хлопчатобумажная блуза без рукавов с цветным рисунком — «блузой» ужасно старомодно называла этот предмет одежды мама; с точки зрения мамы, этот «ансамбль» должен был выгодно подчеркнуть не только длинные и по-спортивному сильные ноги дочки, но и ее тонкую талию. Что касается обуви, то Шарлотта тотчас же отметила, что большинство девочек носят шлепанцы или кроссовки. Ее белые кеды не должны были казаться чем-то из ряда вон выходящим на фоне кроссовок. Другое дело мама: никто из матерей первокурсниц не мог сравниться с ней по оригинальности наряда: на ней была футболка, а поверх нее — джинсовый балахон длиной ниже колен. От полосатых кроссовок навстречу подолу балахона поднимались спортивные гольфы. За всю свою жизнь Шарлотта так и не набралась духу, чтобы высказать некоторые… ну, что ли сомнения… относительно маминых предпочтений в одежде. Подвергнуть сомнению мамин вкус было равносильно тому, чтобы оспорить ее главенство и авторитет в доме. Мама — она и есть мама, и это все, что можно сказать о ней в такой ситуации.

Мама взяла один чемодан (тот, что побольше), а Шарлотта другой. Оба они были довольно тяжелые, но то, за что взялся папа, было сродни если не подвигу, то уж, по крайней мере, рекорду. Попадавшиеся навстречу люди глазели на него — скорее всего, подумала Шарлотта, удивляясь тому, что один человек может тащить такую тяжесть; Шарлотта испытала что-то вроде гордости, но тут же получила щелчок по носу: ее взгляд упал на руку отца, которой он держал коробку с книгами. Тяжесть заставляла папу напрягать все мышцы, и при этом становилась еще заметнее, чем обычно, проклятая вытатуированная русалка… К напряженным мускулам сильнее приливала кровь, и чертова русалка вдруг покраснела, словно от смущения. А может, как раз на эту картинку они все и смотрят? Шарлотта мысленно отругала себя за то, что позволила себе усомниться в отцовском вкусе и устыдиться чего-то в его облике, в частности — русалки, однако ничего не могла с собой поделать. Чувство неловкости не покидало девушку.

Вместе с целым караваном тележек Симмонсы прошли через высокий арочный вход и каменный коридор в пятнадцать футов высотой и очутились в Малом дворе, который оказался, несмотря на свое название, квадратной площадью размером с футбольное поле, представлявшей собой сплошную зеленую лужайку, тут и там украшенную клумбами с крупными красно-оранжевыми маками в обрамлении лавандово-голубых незабудок и обсаженную кустами и старыми деревьями. Соединяя корпуса друг с другом, по лужайке раскинулась целая сеть узких пешеходных дорожек и тропинок, проложенных аккуратно, как будто они всегда были тут. Присмотревшись повнимательнее к зданиям, окружавшим площадь со всех сторон, Шарлотта обнаружила, что построены они в разное время и в разных стилях. Больше всего это напоминало старинную крепость, плац в центре которой каким-то волшебным образом превратился в уголок райских кущ со всеми полагающимися атрибутами в виде мягкой травки, разнообразных цветов и даже чистенькой, будто подметенной рощицы. Грохот, скрип, звон, скрежет и лязг перегруженных багажных тележек — все эти звуки словно рикошетом отражались от стен, из-за чего становились еще громче. Молодые люди в лиловых футболках тянули, толкали и тащили на себе груды, нет, целые горы самых разнообразных вещей. На входе в Эджертон-Хауз эти же парни грузили вещи первокурсников в лифт. Естественно, отец Шарлотты решил обойтись без этой услуги, посчитав ее провокацией. Он втащил свою ношу сам, не позволив никому на себе нажиться. Папа весь вспотел, и теперь красотка-русалка не только разрумянилась, но и залоснилась.

Шарлотта перехватила взгляды двух молодых парней в дьюпонтовских футболках, явно заметивших татуировку. Один негромко сказал другому: «Вот чувак дает. Клевая наколка». Второй студент не без труда удержался от смеха. Девушка готова была провалиться сквозь землю.

Комната Шарлотты — № 516 — находилась на пятом этаже шестиэтажного здания. Выйдя из лифта, они оказались в конце длинного мрачного коридора, по которому от одной двери к другой суетливо бегали хмурые родители первокурсников, как всегда, недовольные Бог знает чем. Сам коридор казался несообразно узким и даже извилистым из-за загромождавших его пустых коробок, имевших порой совершенно гигантские размеры. Вскрытые, с поднятыми крышками и вывалившимися пенопластовыми или бумажными внутренностями, они напоминали не то разрушенный бомбежкой город, не то каких-то неизвестно почему взорвавшихся изнутри мертвых животных. В дверях своих комнат флегматично стояли парни и девушки, старательно делая вид, что все происходящее их ни в коей мере не волнует и не может вывести из равновесия. Мысленно же все они, пусть и в разной степени, сгорали от стыда за то, что их родители осмелились появиться здесь в первый день их новой студенческой жизни и «засветиться» перед соседями и однокурсниками.

Ребята в лиловых футболках прокладывали себе путь, толкая тяжелые тележки сквозь этот картонный хаос, как ледоколы, пробивающие льды для каравана судов. На лестничной площадке у самого лифта стояла исполинских размеров мусорная корзина цвета слегка обветрившегося мяса, уже до краев заполненная смятыми коробками, целлофаном, оберточной бумагой, кусками пенопласта и прочим мусором — неизбежным спутником любого переезда. На полу холла, по крайней мере, там, где он не был скрыт слоем «культурных отложений», перекатывалась собравшаяся в шарики пыль… Господи, да столько пыли Шарлотта за всю свою жизнь не видела… а тут пыльные шарики были повсюду. Неожиданно в дальнем конце коридора девушка заметила двоих парней. Оба были босиком. На одном были лишь рубашка-поло с коротким рукавом и полотенце, обмотанное вокруг бедер. У другого на плечи была наброшена рубаха с длинными рукавами, которая свисала над боксерскими трусами, а полотенце было перекинуто через плечо. Боксерские трусы? Судя по полотенцам и туалетным принадлежностям в прозрачных пакетах, ребята направлялись в мужскую душевую. Но… где же их брюки? Шарлотта была шокирована Она опасливо посмотрела на маму и с облегчением вздохнула, поняв, что та ничего не заметила. Мама была бы не просто шокирована, а потрясена, да что там — просто убита таким зрелищем. Зная маму… Шарлотта в ужасе представила себе, как та взывает к Богу, прося его обрушить все громы, молнии и прочие кары небесные на головы тех, кто осмелился показаться на людях в таком виде. Чтобы избежать ненужных жертв, Шарлотта поспешила завести маму в комнату 516, до двери которой они как раз дошли.