Том Вулф - Я - Шарлотта Симмонс

К счастью для Фрэнки, в Роксбери-Латин Эдам не слишком страдал из-за своего невысокого социального положения. В чем в чем, а в снобизме эту школу упрекнуть было нельзя. Администрация этого учреждения старательно поддерживала в своих стенах дух старомодного, замшелого протестантского аскетизма, пусть даже это и выглядело слегка натянуто. Однако там было немало мальчиков из преуспевающих семей, и многие родители активно участвовали в различных школьных проектах, тем самым как раз и настраивая своих отпрысков добиваться в жизни как можно более высокого социального статуса. Именно там, в Роксбери-Латин, Эдаму впервые пришла в голову мысль, что его мать Фрэнки Геллин, в девичестве Фрэнсис Горовиц, которая вскормила не только его, но и его безграничное «эго», и кормила, кормила, кормила его до тех пор, пока сын не утвердился в мысли, что все прочие жители Бостона — по сравнению с ним ничтожество и мусор, который предстоит разгрести на своем жизненном пути, — так вот, эта женщина — на самом деле самая заурядная личность, откровенно говоря, просто стареющая, полнеющая, сутуловатая тетка, необразованная, некультурная, с узким кругозором, уже не способным расшириться. Собственно говоря, какое уважение можно испытывать к человеку, с которым нельзя обменяться умными суждениями даже о Шекспире, а тем более о Вергилии, а уж тем более об Эмили Дикинсон или Дж. Д. Сэлинджере. Очень трудно понять тонкую иронию, или аллюзии, или метафоры, если вы вообще не врубаетесь, о чем идет речь. Честно говоря, мать Эдама вообще была не способна понять утонченную игру его просвещенного ума. В результате годам к восемнадцати Эдам незаметно для самого себя пришел к убеждению, что судьба сыграла с ним злую шутку: он, столь многообещающий, наделенный редким умом и задатками будущей звезды ребенок, родился совершенно не у тех родителей.

Переворот в его сознании произошел довольно быстро. Казалось, еще вчера сын чуть ли не обожествлял свою маму, и вдруг почувствовал в себе отторжение, желание не иметь с ней ничего общего. Почему так вышло, Эдам понятия не имел, да и не слишком задумывался. На самом деле он даже не воспринимал это изменившееся отношение как отторжение. Ему казалось, что все дело в отсутствии у нее того самого высокого культурного и образовательного уровня, которого он достиг в таком храме наук, как Роксбери-Латин. Кроме того, подсознательно юноша не мог смириться с тем неоспоримым фактом, что именно она — эта надоедливая и приставучая мамаша, полное интеллектуальное и социальное ничтожество — не только произвела его на свет, но и фактически проложила ему дорогу в жизнь, пинком под зад обеспечив Эдаму Геллину восхождение по сверкающему куполу небосвода к самому зениту. С его точки зрения, в этом была какая-то несправедливость. Ему казалось, что если бы все вокруг об этом узнали, от его сознания собственной значимости ничего бы не осталось. (Нельзя не заметить, что данный комплекс Убогой Мамаши довольно часто проявляется у тех, кто склонен называть себя интеллектуалами.)

— …Или мы обсуждали это еще до того, как ты пришел?

Не без удивления Эдам обнаружил, что Грег уставился прямо на него и даже задает ему какой-то вопрос. Судя по интонации главного редактора и по обрывку фразы, схваченному памятью Эдама, Грег не упустил возможности подпустить шпильку по поводу опоздания Геллина на редколлегию. Оказывается, Эдам настолько глубоко погрузился в свои мысли, что сам вопрос главного редактора пролетел мимо его ушей. Он поспешно прикинул, как выйти из неловкой ситуации и не потерять лица, и сказал с задумчиво-невинным видом:

— Вы уж извините, ребята, что я задержался, — эти слова Эдам демонстративно обратил ко всем присутствующим, давая понять, что извиняется перед друзьями и коллегами, а вовсе не перед занудой Грегом, — но я только что нарыл одну потрясающую тему. Сюжет просто невероятный, но самое невероятное то, что это правда.

Грег вздохнул в своей нетерпеливой манере человека, «не-имеющего-времени-на-всю-эту-лабуду».

— Ладно, ну и что ты там нарыл?

Эдам понимал, что сейчас не лучший момент выкладывать перед главным редактором свою козырную карту, но вполне объяснимое для журналиста желание поделиться только что добытой информацией взяло верх над здравым смыслом.

— Ну вот: если память мне не изменяет, то на вручении дипломов нынешней весной почетным гостем выступал вероятный кандидат в президенты от республиканской партии. Я прав?

Грег кивнул еще более нетерпеливо.

— А как раз накануне вручения дипломов, за пару дней до церемонии, погожим весенним вечерком, этот уважаемый дяденька забрел в известную нам всем Рощу посреди кампуса, и двое наших студентов — между прочим, из Сейнт-Рея — тоже там гуляли. Они наткнулись прямо на кандидата от республиканской партии в тот самый момент, когда ему делала минет одна девушка с младшего курса. Сразу говорю: я знаю ее имя, хотя что-то мне подсказывает, что в газете его называть не стоит. И это еще не все: такие люди, как губернаторы штатов, в одиночку гулять не ходят, так что наши ребята даже подрались с его телохранителем, причем результат был в их пользу…

Тут Грег не выдержал и перебил:

— Если я правильно понял, все это случилось за два дня до церемонии вручения дипломов?

— Вот именно, — подтвердил Эдам.

— Ну, так уже прошло… раз, два… четыре месяца? Понимаешь, Эдам, даже если твоя история действительно так интересна, как ты хочешь ее преподнести, то время в любом случае уже упущено. Нам, между прочим, через три часа нужно сдавать очередной номер. И я не могу тратить редакционное время на обсуждение того, что случилось еще до нашей эры. Я обязан осветить в завтрашнем номере то, что произошло сегодня утром, ясно тебе?

— Слушай, я все это прекрасно понимаю, — сказал Эдам, — но ведь речь идет об одном из самых известных политиков во всей стране, и потом…

Грег снова перебил его, на этот раз с выражением покровительственного сарказма:

— Эдам, конечно, это сенсация, настоящая бомба, но…

На этот раз Грегу не дала договорить Камилла:

— Эдам, а тебе не кажется, что в любом сюжете, за который мы беремся с твоей подачи, женщины почему-то всегда выглядят униженными и жалкими? Или это действительно твое мнение?

«Вот ты-то уж действительно убогая и жалкая». Но этого он, конечно, не сказал, а словно невзначай поинтересовался:

— Это про какие сюжеты с моей подачи ты говоришь?

— Да взять хотя бы ту последнюю историю, которую ты нам в прошлый раз подсунул — про профессора, который своих студенток охмуряет. Женщины в твоих статьях выглядят как…

— Да о чем ты, Камилла? Этот сюжет вообще не о женщинах; я, наоборот, предлагал написать о мужчинах-преподавателях и об их отношении к девушкам-студенткам.