Том Вулф - Я - Шарлотта Симмонс

— Шарлотта… Красивое имя, — сказал Джоджо.

Лицо Шарлотты, словно повинуясь действию какого-то внутреннего реостата, приобрело отсутствующее, быть может, слегка укоризненное выражение.

Джоджо, похоже, воспринял этот сигнал правильно — замечание было учтено, и всякие признаки, показывающие, насколько его поведение обусловлено влиянием гормонов, с физиономии как корова языком слизала.

— Понимаешь, в чем проблема-то… Я ведь ничего не знаю… ну, про культуру и всякое такое. Улавливаешь, о чем я?

— Нет.

— Я хочу сказать, что я не знаю ничего ни о чем. Когда что случилось, откуда что берется и вообще. Люди называют разные имена — и вроде все знают, о ком идет речь, а я — всегда пролетаю. Раньше-то мне это до фонаря было! А теперь… теперь доставать начинает. Ну вот, например, у нас есть один препод по американской истории, мистер Квот, вот он раз и говорит: первые переселенцы в Америку были пуритане… — Джоджо запнулся, наморщил лоб и не слишком уверенно поправился: — То есть нет. Не пуритане, а… протестанты, хотя пуритане там тоже как-то мелькали, да? Я потому и перепутал. А потом он объявляет, что в Англии была протестантская революция… хотя нет, погоди, вроде он говорил — реформация? Ну да, точно, реформация. Протестантская реформация. Да, к чему это я? А, ну вот он и говорит: «Протестантская реформация черпала силы в рационализме, но нельзя сказать, что рационализм был причиной этого явления». Правильно ведь? Я смотрю на ребят в аудитории и жду: может, хоть кто-нибудь поднимет руку и спросит: а что ж такое этот рационализм-то? Так ведь ни одна сволочь не почесалась! Ты пойми: у всех, кто со мной на спецкурсы ходит, средний балл по экзаменам и зачетам не выше моего будет, но они вроде бы все понимают, о чем он там лопочет. А я сижу как дурак и боюсь руку поднять, потому что если только я задам преподу такой вопросик, все остальные вылупятся на меня и скажут: «Понятное дело, тупой качок, как все спортсмены».

— Что, так прямо и скажут: «Тупой качок»?

— Ну, если и не скажут, то подумают: «Тупой качок». Нет, я серьезно. Вот ты, например, знаешь, что такое рационализм?

Шарлотта вдруг поймала себя на том, что ей жалко этого парня, вроде бы искренне переживающего из-за своей необразованности.

— Ну да, я знаю, но тут другое дело. У меня была учительница, которая души во мне не чаяла и много занималась со мной дополнительно. Она заставила меня прочесть кучу книжек про Мартина Лютера, про Джона Кальвина, про Уайтклиффа и его последователей лоллардов, про Генриха Восьмого и Томаса Мора, и Декарта. Так что мне, можно сказать, повезло.

— Повезло или нет, но главное, что ты все это знаешь, и большинство у нас на курсе знает. А я никогда в жизни не читал про этого… Дей-Карта, да и про всех остальных тоже. Как ты там сказала — Уайтклифф? Я даже ни одного имени не слышал из тех, что ты назвала.

— Ты что, никогда не сдавал философию?

— Качки философию не сдают, — с жалостью к самому себе произнес Джоджо.

Шарлотта смотрела на него, как учительница на безнадежно отстающего.

— Ты знаешь, что такое гуманитарные науки? Иногда их еще называют свободными искусствами.

Пауза. Молчание. Напряженная работа мысли, сопровождаемая пережевыванием резинки.

— …Нет.

— Я тебе объясню. — С Шарлотты можно было лепить аллегорическую скульптуру, изображающую терпение. — Это связано с историей Римской империи. Так вот, римляне назвали эти науки свободными вовсе не потому, что считали их необязательными или не слишком нужными. Римляне завоевали полмира, и у них были рабы из самых разных стран. Многие рабы были очень образованными для своего времени людьми — например, греки. И вот римляне разрешали рабам учиться, изучать разные практические, прикладные предметы, такие как математика, инженерное дело — чтобы потом можно было использовать их в качестве архитекторов, строителей зданий; либо, например, позволяли рабам учиться музыке, чтобы потом развлекать господ и услаждать их слух приятными мелодиями. Но только римским гражданам — свободным людям, понимаешь? — разрешалось изучать такие предметы, как риторика, литература, история, теология и философия. Почему? Да потому, что знание этих наук позволяет человеку обрести дар убеждения и учит его внятно и доходчиво излагать свои мысли. Римляне вовсе не хотели, чтобы рабы научились грамотно вести разговоры, обсуждать свое положение, а в конце концов, чего доброго, договорились, бы об организованном, хорошо спланированном восстании. Свободные искусства, или иначе — гуманитарные науки, — это мощное оружие, это средство убеждения, и поэтому римляне считали, что их имеют право постигать только свободные люди.

Джоджо смотрел на Шарлотту, удивленно вскинув брови и едва заметно улыбаясь. Неожиданно он, не переставая улыбаться, энергично закивал головой. Едва оформившаяся мысль, озарившая эту громадную голову, поразила его.

— Вот, значит, кто мы… Мы, спортсмены — тоже вроде рабов. Никому не надо, чтобы мы умели думать. Всякие там мысли могут нас отвлечь от того, за что нам платят деньги, — проговорил он, продолжая кивать. — Ну, Шарлотта, ты даешь. Вроде и круто завернула, а послушаешь тебя — так все понятно. — Впервые назвав ее по имени, Джоджо улыбнулся, причем совсем не так, как раньше. — Да уж, Шарлотта, ну ты и крута.

Изменение в его взгляде и выражении лица не укрылось от Шарлотты, и она испугалась. Подсознательно девушка решила не выходить из образа школьной учительницы, а наоборот, подчеркнуть ту грань, которая разделяет учителя и ученика.

— Запишись на вводный курс по философии. Я уверена, тебе понравится. Будет интересно, вот увидишь.

Джоджо воспринял сигнал и, отодвинувшись от нее, сел прямо, по-школярски сложив перед собой на краю стола здоровенные ручищи.

— Легко сказать. Я даже не знаю, с чего там все начинается и куда лучше записаться.

— Да ты, главное, не бойся, на самом деле это не так уж сложно, — заверила его Шарлотта. — Начнешь с Сократа, Платона и Аристотеля. С них вся философия и началась — любой курс начинается с Сократа, Платона и Аристотеля.

— И откуда ты только все это знаешь? — спросил Джоджо.

Шарлотта чуть не выпалила: «Да ведь все нормальные люди это знают», — но вовремя поймала себя за язык и, пожав плечами, ответила:

— Я просто уделяла этому внимание.

Джоджо сидел все так же — выпрямив спину, как школьник, но его улыбка становилась все теплее, он не сводил с девушки глаз. Те желания и чувства, которые еще недавно лишь намеком проступали на его лице, теперь читались на нем, как в открытой книге. В этом тексте могла легко разобраться даже столь неискушенная читательница, как Шарлотта.

Продолжать такую игру дальше было нельзя — это становилось опасным. Шарлотта прекрасно понимала, что пора заканчивать разговор. Но она впервые почувствовала свою власть и силу. Энергия, изливавшаяся откуда-то из области бедер и поясницы, просто переполняла девушку.