Паскаль Брюкнер - Божественное дитя

- Кто ты? Почему у тебя получаются такие длинные фразы?

(Поскольку жили они вместе и были связаны тесными узами семенного братства, то тыкали всем без разбора.)

- Я сумел осуществиться и стал лучшим из лучших, я достиг всего, устранив вас, и успехом своим обязан вашему краху. Поэтому я говорю нормально!

И он расхохотался. Хвостатый народец яростно затрепыхался, как если на разверстую рану плеснули кислотой.

- Ты лжешь, мы тебе не верим! - вскричали сперматозоиды в один голос.

- Вынужден огорчить вас: все, что я сказал, - чистая правда.

- Расскажи нам, как тебе это удалось.

- Очень просто: с самого начала яйцеклетка выбрала меня. Ко мне был послан химический гонец, передавший тайное послание. Мне было сказано: ты самый ловкий, тебе нужно только выждать, и ты победишь. Если бы вы знали о том, что вас ожидает, то остались бы в стойле папы Освальда. Но вы, подобно безмозглым баранам, ринулись вперед, едва заслышав сигнал из мошонки, и угодили в западню. Когда началась эякуляция - момент весьма неприятный, согласен с вами, - я двинулся вверх с предписанной скоростью прямо к фаллопиевой трубе. А ведь многие из вас толкали меня, норовя отпихнуть в сторону и обогнать, - чтобы окончить дни свои в этой канаве! Я же без помех вошел в шейку матки и спокойно поплыл, ибо был уверен, что достигну цели. Изнуренный длительным путешествием без пищи, я наконец встретился с яйцеклеткой, и она приняла меня, тут же сомкнувшись за мной. Короче, из трехсот миллионов, выступивших в поход, только один прибыл к месту назначения - и это был я.

Мокрицы во рву вновь затрепыхались. Луи, предусмотрительно ни словом не обмолвившийся о Селине, ждал их реакции.

- Скажи, что за жизнь там, наверху?

- Жизнь - это бесконечное страдание, и вы должны благодарить меня за то, что я избавил вас от мук.

И Луи, надеясь обескуражить их, нарисовал апокалипсическую картину земной жизни. В ответ послышались какие-то глухие возгласы, пока наконец не прорвался негромкий голос с жалобной мольбой:

- Сжалься над нами, помоги нам найти яйцеклетку, дай нам еще один шанс.

Луи, раздраженный этим пренебрежением к его доводам, взорвался:

- Говорят же вам, презренные червяки, что мир - это темница, мерзость и мрак. Вы сами не понимаете своего счастья. Оставайтесь здесь, жизнь никому не дает возможности наверстать упущенное.

Моллюски не унимались - из слизистой массы раздался единый вопль:

- Пожалуйста, помоги нам выбраться отсюда!

Вглядевшись в этих паразитов с их смехотворными мольбами и притворным смирением, Луи испугался. Если сперматозоиды каким-то чудом уцелели через несколько месяцев после семяизвержения, то могло свершиться и другое чудо вдруг они доберутся (забираясь друг на друга) до яйцеклетки Мадлен и мама принесет ему в подоле еще одного ребенка? От них следовало как можно скорее избавиться.

- Слушайте меня, жалкие улитки! Двое или трое из вас могли бы найти свое яичко, но для этого нужно устранить остальных... уничтожить их. Вас почти двести миллионов - лишними являются 199 999 997. Займитесь этим сами, а когда я буду иметь дело с лучшими, мы что-нибудь придумаем.

Уловка была довольно грубой, однако едва лишь смолкли слова Луи, в банде личинок началась война не на жизнь, а на смерть - сперматозоиды со свирепой радостью душили друг друга собственными хвостами. О, какой поднялся визг, какой отвратительной оказалась эта липкая гекатомба! Луи долго не мог прийти в себя и вспоминал об этом еще много дней спустя. Подумать только, в его матери скрывалась вся эта мерзость! Одна мысль об этом приводила младенца в содрогание. Продолжая свои исследования, он стал изучать мозг и погрузился в бездонные глубины этого небесного свода, столь же темные и контрастные, как все прочее. Он обнаружил сферы удовольствия, симпатии, вкуса, а когда более пристально вгляделся в оба полушария и их кору, то наткнулся на расположенный в психомоторном гнезде желудочек непонятного назначения, откуда сочился, словно гной из раны, какой-то ручеек. Он рассматривал его целыми днями, сам не веря своей догадке, но наконец вынужден был признать - в этом роднике заключался источник слов и мыслей его матери! Да, именно из этой канавки, угнездившейся среди извилин, брал начало родник разума. Луи удалось открыть то, что на протяжении многих веков тщетно искали алхимики и философы. Подобно всем великим естествоиспытателям, он совершил свое открытие случайно. Впрочем, никаких тщеславных помыслов у него не было. Он будет снисходителен: не станет трубить о своей находке на всех перекрестках, нанося удар по самолюбию ученых мужей, и подтвердит правоту нейропсихологов, утверждающих, что у мысли нет определенного места в мозгу. К чему бороться с общим заблуждением? Ведь своей прозорливостью он был обязан тому, что жил в мамуле, - именно эта уникальная позиция позволяла ему видеть самое сокровенное.

Словно гевея, источающая каучук, желудочек непрерывно выплескивал фонемы и слоги, которые затем растекались по голове. Луи ясно сознавал, что мысль напоминает кровоточащую рану, - это была постоянная геморрагия, слабая или обильная в зависимости от мощи мышления. Нескончаемым потоком, брызгая и журча, лились слова, и охваченный восторгом Луи понимал, что может осуществить заветную мечту всех людей - прямо в мозгу читать мысли ближнего своего. Понятия, суждения, умозаключения матери лежали перед ним как на ладони - он был в состоянии взвесить их и оценить. Этот интеллект в сыром виде обладал редкостной красотой: когда Мадлен сосредоточивалась или много говорила, происходил выброс электрической энергии - и тогда вспыхивали звезды, загорались искры, освещавшие все вокруг, вплоть до теменных долей и надбровных дуг.

А внизу был сток, походивший на клювик керосиновой лампы, и туда изливались незавершенные, сомнительные или пробные умозаключения - шлаки и отходы обычной деятельности рассудка. Порой эта магма, пройдя через процесс перегонки, являлась вновь в виде законченных рассуждений. Какая жизненная сила! Если подобный динамизм демонстрировала особа средних способностей, что же говорить о людях уровня Леонардо, Моцарта, Пикассо? Даже бракованные понятия таких личностей должны были представлять собой самородки в сравнении с мыслями заурядного человека. Луи не смел обратиться к собственному разуму - самому сложному и чудодейственному механизму из всех прочих. Часами напролет он с замиранием сердца вслушивался в концептуальный рокот, царивший в голове матери, различая порой мимолетное угрызение или досаду, порой прекрасное намерение, так и не воплотившееся в жизнь, ибо ему предстояло раствориться в массе нейронов, угаснув, словно упавшая звезда. Некоторые мысли были радиоактивными - излучали радость или горе; были суждения хрупкие, как девушки, и суровые, будто кардиналы; надежды сияли живительной зеленью, тревоги отливали тусклым блеском антрацита, страхи зловеще мерцали, будто окутанные саваном. Луи заглянул даже за затылочную часть и обнаружил там на студенистом поддоне небольшую лохань, где многочисленные ответы ожидали своих вопросов. Это были самые простые реплики в элементарных жизненных ситуациях: они подпрыгивали от нетерпения в своем чистилище, подстерегая ту фразу, которая позволила бы им оправдать свое существование. Луи чуть было не задал им вопрос, но прикусил язык, опасаясь услышать какую-нибудь банальность.