Юрий Буйда - Кёнигсберг

А дядя Ваня скоро совсем спился. Ногу ему отрезали - повредил чем-то. А потом исчез. Через год жена получила официальное уведомление о пропаже без вести. То есть - стала вдовой.

- К генералу Котельникову подался, - шепотом поделился со мной Костян, который к тому времени совсем переселился в наш дом и жил в одной комнате со мной. - Которого он от пуза лечил.

История была такая. Году в сорок третьем, а может, и в сорок четвертом, когда наша победа стала делом времени, согнали в дельту Волги тыщи зеков. Они там все мерили-измеряли и потихохоньку двигались на север, отыскивая место для гидроэлектростанции. А командовал тыщами зеков генерал-лейтенант Котельников, страшный взяточник - отец рассказывал, как ему каждый месяц со всех лагерей долю свозили, - а главное - бабник. Но колода. Уши, плечи, талия, жопа, ляжки, пятки - абсолютно правильный прямоугольник или даже параллелепипед. Правда, на настоящий пипед он не тянул - брюхо кубом торчало. А там же гарнизон, мамзельки, офицерские жены да и вообще вольных баб - как арбузов. Калмыцкие ж степи. А у генерала зеркальная болезнь: чтобы посмотреть на своего любимчика, ему приходилось к зеркалу подходить. Кто-то надоумил его заняться плаванием, да всерьез, каждый день. Выбрали моего отца, потому что до войны он на всю страну был знаменитым пловцом. Реки там разные, но подходящей не нашлось. И тогда генерал спрашивает: "Бассейн нужен? Сделаем!" Представляешь, в песках полупустыни, где перекати-поле больше самого поля, где верблюды не целуются, чтобы слюну не тратить, выкопали пятидесятиметровый бассейн, нашли мастеров для одновременной - другая не годится - заливки бетоном ванны, залили за одну ночь, установили разные там фильтры и вентиляторы, накрыли специальной двойной крышей - от жары, - нате! Через неделю поняли: не то. Генерал был человек дисциплинированный, сказали ему в пять тридцать шагом арш в воду, он и шагом арш. Но на нем же десять тысяч зеков, отчеты, то да сё. А после обеда или даже вечерком в бассейн не сунуться - баня. И двойная крыша не спасла. Строить охладительную систему - прикинули дорого, долго и до Сталина может дойти. Хоть стреляйся. И тут повстречался наш генерал с другим генералом, который тогда в районе Ахтубы испытывал наши вертолеты и прочие самолеты, поговорили по душам - и договорились. Теперь после обеда и до самой ночи над бассейном висели пять тысяч вертолетов - от такусеньких до такущих. Расположены они были искусно спиральной пирамидой, как отец это называл, и самые мощные машины гнали воздух аж из стратосферы вниз, где его с лопасти на лопасть в целости и сохранности, ну, чуть потеплевшим, доставляли в бассейн через специальные воздухозаборники. Генералы плавают, отец ими командует, а наверху вообрази! - пять тысяч вертолетов воздух гоняют сверху вниз!

- Жир согнал?

- Согнал, за что был к медали представлен, как только учредят такую, да ждать не стал, заболел: у него вместо мочи из крана песок сыплется, а взамен говняшек - булыжники и черепахи. Я говорю, ты черепах в зоопарк сдавай, вот и заживем. А он мне: они из третьего списка - их не возьмут.

- Что за список?

- Куда расстрелянных записывают и умерших.

- Костян, вот я уже в четвертом списке: где пятый сон начинают смотреть. Мне ведь все равно на тренировку - в шесть. Ать-два.

Самой известной в городке его проделкой была татуировка коня Фрица, черного, с белой грудью красавца, поджарого и диковатого, который слушался только татарина Сашки. Сашка на нем гарцевал по городу, картинно купал в Немане и вообще утверждал, что на небесах они с Фрицем родились от одной матери и в одной люльке спали. Единственной слабостью Сашки были татуировки. Он был разрисован с ног до головы, но если вдруг встречал необычный рисунок, находил для него местечко. Костян не вылезал из конюшни, подлизываясь то к Фрицу, то к Сашке. Ему хотелось хоть разочек поразить воображение юных горожанок, явившись пред их очи верхом на Фрице. "Это он на тебе гарцевать будет! - смеялся Сашка. - А ты будешь только квакать и какать". Костян решительно воткнул шило для татуировки в дверь денника и сказал: "А если я ему весь член татуировкой изрисую - тогда что? Только, чур, ночью". Сашка так ошалел от этого сверхбезумного предложения, что взял да и согласился. Спал он в ту ночь снаружи у дверей конюшни, пока Костян упражнялся с Фрицем. Ровно в шесть Сашка стукнул в колокол и распахнул ворота. Костян смело подвел Фрица к хозяину, сбежался народ - все ахнули: татуировкой были покрыты даже самые такие места, к которым сам конь поостерегся бы прикоснуться. Под рев и аплодисменты публики Сашка оседлал Фрица, хорошенько его взнуздал и, держа татуированной ручищей за узду, провез Костяна по центральной площади и возле моста, где любопытных собиралось как мух на дерьмо, а уж потом вернул в конюшню. Фриц был возбужден, кобылы в денниках волновались, и Сашка погнал всех подальше, разрешив остаться одному Костяну. Но тот предпочел пойти в школу.

Вместе со звонком на большую перемену на весь город разнесся хищный рев Сашки. Костян, бросив портфель, выскользнул из школы и чуть не попал в Сашкины руки. Конюх размахивал чем-то вроде огромного чулка, норовя приложить им Костяна, но юркий братец скользнул в конюшню и скрылся вон через другие ворота.

Вечером во всех пивных городка только и разговоров что об утреннем приключении. В Кукольном домике, куда Сашка по вечерам ходил пить пиво, его взяли в плотное кольцо, и конюху пришлось признаться, что Костян хоть и обманул его, но обманул по правилам ветеринарной науки. В аптечке, куда конюх не заглядывал лет пятьсот, этот оголец обнаружил целую кипу конских презервативов, один из них разрисовал и нежно украсил Фрица. "То ли наши их понаделали, то ли от немцев осталось, не знаю, - горячился Сашка. - Но когда Фриц с кобылы слезает, а все у него в натуральном виде... пришлось искать причину глубже..."

- Как преображается все и вся под влиянием времени, - сентенциозно заметила Катя. - Дай докурить. Одну затяжку. - Выдохнула дым и швырнула окурок в приоткрытое окно. - Сколько вам тогда было лет?

- Ты имеешь в виду несоответствие мира тогдашних подростков моему рассказу? - Я налил себе коньяку. - Это естественно. Я ведь тебе рассказал не то, что было, а что было в действительности.

- Дома тебе еще многое предстоит узнать...

- Дома. Господи, как приятно ехать не в отпуск, не просто так к тетке на фу-фу, а - домой. На Дербеневскую набережную.

- Только благодаря твоим незаурядным бюрократическим способностям...

- Твоему стоическому спокойствию...

- И деньгам, если договаривать до конца. Я даже не предполагал, что в итоге у нас окажется столько... Кажется, мы должны поблагодарить за это некоторые правоохранительные органы. На прощание он сказал, что органы должны нежно любить интеллигенцию... нет, искренне любить интеллигенцию, и не на всякий чешский случай, а именно искренне... Большинство моих коллег, сказал он после пятой рюмки, твердо убеждены, что интеллигенты самые настоящие эмигранты в СССР. Граждане другого государства. Другой народ.