Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые

Почему же они сами территории эти разминировать не могут?

— Конечно же и сами могут, — полковник отвечает, — Но, — Мясницкий тычет пальцем в потолок, — Наверху решили, что без нас там не обойтись. И вообще, если тебе деньги не нужны, ты так и скажи — других желающих, не таких любопытных, имеется в количествах неограниченных.

Заверяю, что и деньги нужны, и любопытство своё в одно известное место запихаю — до истичения срока Контракта.

Всё оформляется мгновенно и грамотно — прямо на работу приходит повестка из военкомата на предмет моего откомандирования на плановые учебные сборы.

Всего набирается человек пятнадцать — все разного возраста и различных гражданских профессий, но ребята все весёлые, с юмором. И, что характерно, все как на подбор — лейтенанты запаса, только Николай Степанович Теплов в погонах майорских, да и лет ему больше всех — полтинник уже разменял. Его то старшим группы и назначают.

Три месяца обучаемся всякому разному — конструкцию мин всевозможных изучаем, технологию разминирования проходим, стреляем по мишеням из оружия различного.

Особое внимание уделяется изучению трудов теоретических Михаила Сергеевича Горбачёва, ведь во Вьетнаме тоже Перестройка началась — необходимо младшим братьям и в этом аспекте помочь, на путь верный направить, от ошибок фатальных уберечь.

— Главное, при контакте с местным населением, — наставляет полковник Мясницкий, — Выдержку полную проявлять, вдумчиво на все вопросы отвечать. И акцент всегда делайте — да, мол, трудно всё и непросто, но победа уже не за горами, не дождутся от нас империалисты слабости характера! А про бытовые трудности в нашей стране говорить не следует. Отвечайте просто — и зарплатою довольны, и вообще — социальной политикой государства. Ясно всем?

А чего тут неясного? За четыреста баксов в месяц ещё и не того наболтаем — только уши подставляй.

Перед экзаменом, неожиданно для всех, загоняют в старенький самолёт, в воздухе уже выдают парашюты, кратко инструктируют, предлагают прыжок совершить.

Двое отказываются наотрез, остальные прыгают, Николай Степанович, как командиру и полагается, — первым.

Коллектив, усечённый на две боевые единицы, успешно сдаёт экзамены, и на несколько дней разъезжается по домам на побывку.

Встречаемся уже за день до вылета в Москве, в неприметном сером особнячке.

Нас уже не пятнадцать, и даже не тринадцать, а всего шестеро.

— Остальные, наверное, во время отпуска язык за зубами не держали, вот естественный отбор и произошёл, — прозорливо, и, как выяснилось в дальнейшем — совершенно правильно, предполагает майор Теплов.

Выдают неприметную штатскую одежду, одинаковые чемоданчики с набором самого необходимого, снабжают документами.

По документам мы — все насквозь Ивановы-Петровы-Сидоровы, слесари, фрезеровщики и сверловщики неведомого треста "ЗарубежСтрой". С пониманием кивает, спешно запоминаем новые Ф.И.О.

Под надзором сопровождающего выезжаем в аэропорт.

В нужном зале аэропорта — бедлам и полный кавардак. Наши доблестные таможенники с усердием шмонают багаж худеньких вьетнамцев, долго роются в многочисленных узлах и баулах — только перья летят во все стороны. То одно, то другое безжалостно изымается и относится в специальную комнату. Вьетнамцы грустно улыбаются, но в споры не вступают — себе дороже.

— Вот, — объясняет Теплов, неторопливо прикуривая, — Наша дурь в действии. Не хватает на всяких отечественных фабриках и заводах рабочих рук — вот вьетнамцев и нагнали. А им тоже деваться некуда. Представь, прошёл по побережью какой-нибудь ураган тропический — четверть страны в разрухе полной осталась. Вот Правительство вьетнамское молодёжи своей и говорит — поезжайте-ка вы, ребятишки, в Россию, не до вас сейчас, дай Бог, чтобы на стариков и детей средств хватило. А вы и сами о себе позаботиться в состоянии, заодно и денег в России заработаете, научитесь всякому полезному. Вьетнамская молодёжь и едет к нам, работает усердно на фабриках, к примеру — ткацких, деньги копит. Наступает время обратно на Родину уезжать, тут и выясняется, что имеет место быть нешуточная нестыковка. Зарплату-то ребятишкам сугубо рублями выдавали, а зачем во Вьетнаме рубли наши деревянные? Вот они и мечутся по магазинам, всё, что хоть немного полезное в хозяйстве — с прилавков сметают.

А приезжают в аэропорт — здесь таможенники наши, Инструкциями разными вооружённые. Того нельзя из страны вывозить, этого, здесь ограничения всяческие, как результат — конфискация без компенсации. А если кто недоволен — то и штраф дополнительный. Свинство, корче, полное.

Да, прав майор по поводу свинства, хватает его, родимого, в нашей стране — хоть экспортируй излишки. Интересно, не по этой ли статье доходной, и нас во Вьетнам направляют? На месте разберемся.

Провожающий проводит нас в обход очереди, часа три болтаемся бестолково по тёмному залу, наконец — приглашают на посадку.

Летим долго и нудно: Москва — Ташкент — Карачи — Бомбей — Ханой.

В Карачи сидим часов десять, из самолёта вовсе не выпускают, отношения с Пакистаном тогда те ещё были.

Самолёт садится в Бомбее, подруливает прямо к брезентовому рукаву, выходим в прохладный VIP-зал, вьетнамцев полицейский в белоснежной форме скупыми жестами направляет в зал общий, из дверей которого нестерпимо пахнет предбанником.

Через десять минут подвозят тележку с банками Кока-колы, банки ледяные, покрытые тонким слоем инея. Все видят этот напиток в первый раз, набрасываются с жадностью — хочется попробовать на вкус эту зарубежную Легенду.

Предлагают пройти на посадку, но на этот раз, почему-то — прямо по лётному полю. Выходим на улицу, а там — натуральная парилка, градусов пятьдесят. Потреблённая Кока-кола тут же предательски выходит наружу. Двадцать секунд — и все истекают потом, рубашки мгновенно намокают — выжимать можно.

Под насмешливыми взглядами вьетнамцев усаживаемся на свои места.

С тех пор я эту Кока-колу как-то не очень люблю, всё квас больше, или лимонад "Буратино" какой.

Ещё через пару часов салон самолёта наполняется громким визгом, это молоденькие вьетнамки радостно прильнули к иллюминаторам — Ханой родной узрели.

Самолёт кружит над Ханоем минут пятнадцать, и всё это время вьетнамки визжат как резанные — звонко и протяжно. Родину так любят, или — в России натерпелись всякого?

Выходим из самолёта, бомбейской сауной напуганные, с опаской — а вдруг и здесь жара нестерпимая присутствует? Но, ничего, терпимо — всего плюс тридцать, и влажность воздуха гораздо поменьше.

Подходит вежливый неприметный вьетнамец средних лет, представляется — на безупречном русском языке: