Борис Минаев - Мужской день

Мама все время говорила, что боится – а вдруг кран возьмет и упадет.

– Но ведь бывают же такие случаи! – заявляла она папе.

– Бывают, конечно! – как-то непонятно отвечал он.

– Ну и что же нам делать? – спрашивала она его с вызовом.

– Эвакуироваться! – разводил папа руками.

Стройка начиналась рано. Прямо перед нашим окном часиков в семь уже начинали кричать трудолюбивые рабочие.

– Ужас какой-то! – хваталась мама за голову. Она шла на кухню варить яйцо папе и кашу мне. Своими глазами я однажды видел, как крановщик смотрел в это время на маму, а мама на крановщика.

– Ну что вы смотрите? – с вызовом спросила мама. – Взрослый человек, а смотрите. Яйца вареного не видели? Или женщины? Ишь, уставился.

– Мама! – испугался я. – Зачем ты с ним разговариваешь? Он же тебя не слышит!

– Все он прекрасно слышит. Вернее, не слышит, а понимает.

Тогда я тоже начинал пристально смотреть на крановщика. Он сидел в кабинке и действительно посматривал на нас свысока, двигая огромными рычагами.

Смотреть из окна на стройку было ужасно интересно. В огромной яме, как муравьи, шевелились люди в касках. Снизу вверх кран осторожно и мягко тянул какое-то глупое корыто. По деревянным конструкциям переползали ужасно смелые люди.

Новый дом, разинув многочисленные рты и уши, глазел на окружающий мир.

По вечерам он светился под яркими электрическими фонарями и чем-то лязгал внутри. Снопами разноцветных искр рассыпалась электросварка. Рычали грузовики. Весело переговаривались люди. В ночном небе было светло как днем.

– Господи! – говорила мама. – Когда же это кончится-то все?

Но оно все не кончалось и не кончалось.

Дома у нас тоже шла кипучая деятельность. Папа и мама все время двигали мебель. Мама никак не могла решить, как ей стоять.

– Может, шкафы в коридор поставить? – с тоской спрашивала она. Мы с папой стояли молча и ничего не понимали. – Нет! – с досадой говорила мама, – коридор слишком узкий. А комнаты слишком маленькие!

В квартире пахло новым линолеумом, мебельным клеем и котлетами. Поздно вечером, когда шкафы были передвинуты в очередной раз, мы сидели на кухне – я пил молоко, а папа жевал котлеты и слушал, что надо будет сделать завтра.

Маму мучили то сантехники, то плотники, то электрики. Я их отличить друг от друга никак не мог. Их могла отличить только мама.

– Ну как же вы не понимаете? – с возмущением спрашивала она, когда мы вечером поедали котлеты и пили молоко. – У сантехников вот такие вот фибровые чемоданчики. И куртки очень грязные. Потому что они в канализацию залезают. И кирзовые сапоги. А у электриков лица более интеллигентные. А еще плотники ходят по одному.

– Как это по одному? – не понимал папа.

– Сима! Ну ты что? С луны свалился? – возмущалась мама. – Рабочие всегда ходят по двое, по трое, иногда по четверо. И только плотники ходят по одному. Кстати, плотники никогда лишнего не просят. Правда, и делать ничего не умеют... – вздыхала она.

– Может, в ЖЭК пожаловаться? – застенчиво предлагал папа.

– Бесполезно... – вздыхала мама. – Надо терпеть. А я больше не могу. Не хватает на них моего терпения.

– Мам, а что такое? – недоумевал я, выпивая четвертый стакан молока подряд. – Мне лично здесь очень даже нравится. Все, по-моему, в полном порядке.

– Да! – саркастически говорила мама. – Здесь все в полном порядке. Из окон дует. Огромные щели. Унитаз разбили. Надо новый покупать. Причем разбили они, а покупать буду я, у них, видите ли, еще на склад не завезли. Что, так и будешь в туалет ходить к соседям, деятель? А за окном какое безобразие, прости господи! – вздыхала мама. – Просто идет война народная, а не новые дома!

Я не выносил, когда мама называла меня деятелем. Я был еще ребенком, но не любил, когда мне об этом не вовремя напоминают.

А вообще мне здесь нравилось. Комнаты были подходящие – две пустые и светлые комнаты, одна побольше, другая – сразу за ней, поменьше.

У меня появился свой письменный стол. Я то и дело отпирал ящик блестящим железным ключом и рассовывал солдатиков. Больше ничего пока не было.

Особенно мне нравилась ванная. Поэтому я стал часто мыться.

– Опять моешься? – спрашивала озабоченно мама. – Рубашку намочишь, деятель. Иди лучше погуляй.

Но гулять я идти не хотел. Гулять было пока не с кем. В нашем доме, кроме нас, жили еще от силы две-три семьи. Но их совершенно не было заметно. Как, впрочем, и нас.

В доме пока безраздельно хозяйничали электрики, сантехники и плотники.

Мама то и дело торопливо сбегала по лестнице, зажав в кулаке бумажный рубль, и кричала им вслед:

– Простите, а как вас зовут?

– Меня никак не зовут! Я сам прихожу... – сурово отвечал ей человек в сапогах и грязной куртке и забирал незаметно рубль, твердо шагая вслед товарищам по работе.

Иногда мама даже тихонько плакала, не в силах выдержать столкновения с суровой действительностью.

Но потом она быстро приходила в себя.

– Сима! И Лева! – говорила она твердо. – Я все поняла! Нам нужно поддерживать друг друга. И ни на что не обращать внимания. Мы – одна семья. А семья – это большая сила. У меня есть идея, как переставить мебель в последний раз. Чтобы она уже встала как вкопанная.

Папа вздыхал и опять шел передвигать мебель. Один он ее передвинуть, конечно, не мог. Мы с мамой помогали ему в меру своих сил. Папа поднимал огромный шкаф за край, а мама подсовывала под него какой-нибудь старый коврик. Потом папа поднимал его за другой край, и таким образом шкаф обязательно оказывался весь целиком на коврике. Возить его по паркету просто так строго запрещалось.

Даже когда я всего лишь двигал кресло, чтобы усесться поудобнее, мама сразу начинала кричать:

– Лева! Паркет! Паркет! Лева!

И у нее становилось страшное лицо.

То же самое, только в еще больших масштабах, происходило и с папой, когда у него шкаф сползал с коврика.

– Сима! Паркет! Паркет! Сима! – кричала мама, хватаясь за сердце.

И папа останавливался, вытирая пот со лба.

Однажды дело зашло слишком далеко.

– Марин! – в сердцах сказал папа. – Я не понимаю: это квартира для нас или мы для квартиры? Тут нужна какая-то ясность.

– Сима, к чему все эти слова? – закричала мама, густо покраснев. – Это же просто слова! А жизнь...

– Какая жизнь? – закричал папа, густо покраснев. – Не вижу тут никакую жизнь! Один рабский труд.

– Ах, ты недоволен? – спокойно сказала мама. – Ну тогда я снимаю с себя всякую ответственность! Вот завтра придет дядя Коля, и еще придет дядя Вася, и еще придет дядя Сережа – вот ты с ними и разговаривай. Не забудь только купить по пол-литра для каждого. Иначе у вас разговора не получится.

– Марина! – жалобно сказал папа. – Я всем доволен. Только у меня действительно ничего не получится с дядей Колей. Мне кажется, мы говорим с ним на разных языках.