Ричард Бротиган - Лужайкина месть

Со всех сторон нас окружали притихшие цветы. Такие, будто их нарисовал неизвестный французский художник четырнадцатого века. Мы долго не говорили друг другу ни слова. Может, наши языки прилипли к кисточкам того художника.

Я разглядывал водяной кресс в ручье. Он выглядел богачом. Каждый раз, когда я вижу кресс, — а это нечасто случается, — я думаю о богатых. Наверное, только они могут себе позволить добавлять кресс в экзотические блюда, а рецепты прячут от бедняков в сундуках.

Внезапно каньон повернул, и мы обнаружили пятерых красивых мальчиков в купальных костюмах. Мальчики хоронили в песке пятерых хорошеньких девочек. Все они были выточены из классического калифорнийского телесного мрамора.

Девочки пребывали на разных стадиях захоронения. Одну похоронили целиком, и над песком оставалась только голова. Она была очень красива, длинные черные волосы тянулись по песку, будто из ее головы вытекала какая-то темная вода, может, нефритовая.

Девочкам очень нравилось, что их хоронят в песке, — как и мальчикам, которые этим занимались. Подростковая кладбищенская вечеринка — все остальные занятия им уже наскучили. Вокруг валялись полотенца, пивные банки, пляжные сумки, остатки пикника и т. д.

Они не обратили на нас особого внимания, и мы пошли дальше, к Тихому океану, где я мысленно ущипнул себя, чтобы убедиться, что я все еще на этом вдохновленном Христом фотоснимке.

Этот рассказ — близкий друг или даже любовник рассказа "Эльмира". Они оба имеют некоторое отношение к реке Лонг-Том и к тому времени, когда я был юным, подростком, а река Лонг-Том каким-то образом была частью моей духовной ДНК.

Мне эта река действительно была нужна. В моей жизни она стала началом ответов на несколько очень сложных вопросов, которые я по сей день пытаюсь решить.

Я прекрасно знаю, что Ричард Бротиган написал роман под названием "Рыбалка в Америке", в котором подробно повествуется о рыбалке и калейдоскопе сопутствующих ей обстоятельств; мне немного неудобно писать на ту же тему, но я все же продолжу, поскольку эту историю я рассказать обязан.

Обычно я рыбачил на Лонг-Том в горах, где река местами немногим шире журнального столика с умостившимся на нем бестселлером.

Форель — маленькие лезвия от шести до десяти дюймов длиной, их очень весело ловить. Я и вправду наловчился рыбачить на реке Лонг-Том и при небольшом везении вылавливал свой максимум в десять рыбок чуть больше чем за час.

До реки Лонг-Том было сорок миль. Обычно я туда уезжал автостопом далеко за полдень, в сумерках отправлялся обратно и сорок миль ехал стопом домой.

Несколько раз я добирался туда под дождем, и рыбу ловил под дождем, и обратно возвращался под дождем. Восемьдесят мокрых миль туда и обратно.

Я вылезал возле моста через Лонг-Том и ловил рыбу, проходя полмили вниз, к другому мосту. Деревянному, похожему на ангела. Река была какая-то пасмурная. Тихая рыбалка между мостами, вниз, сквозь ленивый текучий пейзаж.

За вторым мостом, походившим на белого деревянного ангела, река Лонг-Том текла крайне странно. С темной и призрачной рекой происходило вот что: через каждую сотню ярдов или около того находилось большое озерцо, вроде бочажины, река выбиралась из него и текла быстрым мелководный потоком под низко склонившимися деревьями, будто в тенистом плетеном тоннеле, до следующего топкого озерца, и редко-редко позволял я реке Лонг-Том позвать меня туда, вниз.

Но как-то в конце августовского дня я удил, двигаясь к ангельскому мосту, и рыбалка была не слишком удачная. Я поймал всего четыре или пять форелей.

Шел дождь и там, в горах, было очень тепло, мы медленно приближались к закату, на самом деле, наверное, уже даже были сумерки. Из-за дождя я не знал точно, сколько времени.

Все равно: мною овладело какое-то чокнутое детское желание порыбачить ниже моста, в одном из плетеных речных тоннелей и в больших топких открытых озерцах.

Было уже действительно поздно, и вместо того, чтобы спускаться по реке, я должен был просто развернуться, уйти и стопом проехать под дождем сорок миль до дома.

Должен был успокоиться на том, что есть.

Но — еще чего! — я принялся удить там рыбу. В тоннелях были настоящие тропики, и я ловил форель там, где тоннели перетекали в большие топкие озерца. Потом нужно было по глубокому теплому илу эти озерца обходить.

Я упустил форель дюймов тринадцать в длину, страшно завелся и стал перемещаться вслед за удочкой дальше и дальше, пока не оказался на расстоянии шести топких озерец от деревянного ангельского моста — и вдруг, совершенно неожиданно свет взял и за несколько секунд выключился, испарился в абсолютной ночи, а я остался стоять в темноте, посередине шестого топкого озерца — впереди лишь тьма и вода, и позади лишь тьма и вода.

Чертов незнакомый страх сотряс меня. Будто бешеным землетрясением раскачало хрустальную адреналиновую люстру, и я развернулся и побежал по реке вверх, аллигатором плюхая вокруг больших топких озерец и собакой мчась по мелким тоннелям.

Все ужасы мира стояли за спиной, по бокам и прямо передо мной, они были безымянны и бесформенны — ощущения как они есть.

Когда я наконец преодолел последний тоннель и увидел в ночи слабый белый контур моста, моя душа воспряла вновь пред этим видением спасенья и защиты.

Мост был все ближе и ближе, белым деревянным ангелом расцветал под моим взглядом, и вот я уже сидел на мосту, запыхавшийся, мокрый, но совсем не замерзший, под непрерывным дождем горного вечера.

Надеюсь, Ричард Бротиган простит меня за этот рассказ.

Этот рассказ начинается переводной картинкой с американским флагом на заднем стекле пикапа, но ее еле видно, потому что пикап далеко, потом он вообще сворачивает с шоссе и исчезает на боковой дороге, но мы почему-то начали заново.

Хорошо вернуться в Калифорнию после крайне неприятного месяца на востоке: Нью-Йорк и все прочее… слишком много пьянства, дни, полные холодного осеннего дождя и любовных увлечений — живых зеркал моих горестей.

Мы едем с другом по калифорнийской глубинке, и нужно нам только одно — найти того, кто починит моему другу развалившуюся выгребную яму. Она в руинах. Нам немедленно требуется человек, который зарабатывает на жизнь тем, что знает и умеет укрощать выгребные ямы.

Мы едем по одной дороге, потом по другой, разыскивая специалиста по выгребным ямам. Мы останавливаемся там, где, по нашему мнению, он живет, однако ошибаемся приблизительно на миллион миль. Там продают мед.

Мы не понимаем, как могли ошибиться. Между специалистом по выгребным ямам и женщинами за летней дверью, продающими мед, — долгий путь.