Майкл Чабон - Тайны Питтсбурга

— Привет, Арт, — произнесла она наконец. — Никак не могу поверить, что вы знакомы. В смысле, что Артур знает нас обоих. Как поживаешь?

— Замечательно, благодарю. А ты?

— Хорошо. Я… Артур говорил, что ты не местный.

— Правда? — Я посмотрел на Артура, который задумчиво разглядывал свои руки. — Да, я из Вашингтона. Хотя нет, я почти местный. Семья моей матери живет в Ньюкасле, — сказал я. — Мама умерла.

Ответом мне была сочувственная улыбка. Я снова посмотрел на Артура. Он, казалось, весь ушел в созерцание своих идеальных рук.

— Да, это случилось давно. А ты местная?

— А я — важная часть Питтсбурга, — произнесла она и впилась в меня голубыми глазищами. Возникла пауза.

— Так, — вмешался Артур. — Достаточно. — И он взял меня под локоть.

— Э-э… А ты еще… э-э… придешь в библиотеку? В смысле, зайдешь к Артуру? Вы идете на обед?

Артур тут же докторским тоном объяснил характер нашего рандеву, причину моего отсутствия на рабочем месте и потащил меня за собой, сославшись на досадную скоротечность обеденного времени и пообещав Флокс, что она обязательно увидится со мной снова. И мы вышли в ослепительно яркий полдень.

— Ух… — выдохнул я с облегчением. — Ну и странная девица. Какое, говоришь, у нее прозвище?

— Мау-Мау. Только эту кличку она носила, когда была панком. А теперь, как я понимаю, она у нас христианка.

— Я так и думал. Интересно, кем она станет в следующем воплощении?

— Джоан Кроуфорд, [14] Джоан Кроуфорд (1908–1977) — знаменитая голливудская актриса, звезда немого и звукового кино. — ответил он.

Я ни разу не слышал вразумительного объяснения того, как возник огромный провал, перекрытый в трех местах длинными стальными арочными пролетами, который превратил всю юго-восточную, оклендскую, часть Питтсбурга в настоящую пропасть. Между заносчиво выпяченной территорией Университета Карнеги-Меллона и уродливыми задворками Института Карнеги, маленькими церквушками, расположенными вдоль передней части Парквью и самого парка, раскинулась широкая сухая ложбина. В ней скрывались четыре главные достопримечательности: Потерянный Район, Фабрика по Производству Облаков, рельсы и невероятное количество хлама.

Именно оттуда, с места нашего почти секретного обеда, с верхней точки бетонной лестницы, десятью огромными маршами поднимающейся над дном каменного мешка, я впервые рассмотрел Потерянный Район. Передо мной раскинулись таинственные улочки и два ряда обветшалых зданий. Такую картину можно было наблюдать только сверху, и то если наблюдатель оказывался достаточно внимательным. За четыре года жизни в Питтсбурге я, кажется, пару раз видел это место, но не подозревал о существовании полдюжины древних лестниц, ведущих к нему и разбросанных по всей южной части Окленда. Мне также не приходило в голову, что здесь могут жить люди. Тут была даже школа и бейсбольная площадка; я видел крохотные детские фигурки, подбегающие к базам, на дне Питтсбурга.

Артур выбрал самую верхнюю ступеньку, где солнце грело нам спины и подсушивало листья салата на сэндвичах. Сидя в опасной близости от него возле здания Музея изобразительных искусств, на травянистом дне одной из сотен обрывистых окраин Окленда, я чувствовал себя очень неуютно. Я остро ощущал располагающую к интиму уединенность выбранного им места. Он вполне мог привести меня сюда для того, чтобы снова попытаться обсудить, скажем так, одну весьма деликатную тему. Я решил придерживаться выбранной прежде позиции, но, к сожалению, позиция моя состояла в том, что я был без ума от Артура Леконта. Я хотел быть таким, как он: пить, принимать, отвергать и доминировать. Я хотел его дикой дружбы с Кливлендом, чтобы высоко держать колдовское знамя того лета.

— Странное место они выбрали для жилья, — сказал я, махнув сэндвичем с сыром и ветчиной в сторону Потерянного Района.

— Ты когда-нибудь там был?

— Не-а. А ты?

— Да, конечно. Мы с Кливлендом раньше часто туда ходили. Прогуливали уроки. — И он кивнул в сторону, где, скорее всего, находилась Центральная католическая средняя школа. — Мы спускались туда. — Он показал маршрут рукой в бело-голубом полосатом рукаве. — Мимо музея, к Фабрике по Производству Облаков и вдоль свалки. Там, среди мусора и старых покрышек, раньше росла конопля.

— Какая Фабрика по Производству Облаков?

Он засмеялся, посмотрел на свои руки, потом взглянул вверх, как обычно стараясь избегать моих глаз и слегка краснея. Я никогда не встречал человека, который бы так часто заливался румянцем, а Артур к тому же и так обладал довольно здоровым цветом кожи.

— Ну да. Фабрика по Производству Облаков. Неужели ты сам этого не замечал? Когда идешь через мост Шинли-Парк в Окленд, то обязательно проходишь над Фабрикой по Производству Облаков. Мы раньше часто гадали, что же она производит. И почему из здания, стоящего возле железнодорожных путей, появляются роскошные облака, белые и чистые, как новые бейсбольные мячи. Мы с Кливлендом сбегали из школы, оттягивались, развязывали свои галстуки, а Фабрика партию за партией выпускала свежие, девственно чистые облака.

Я понял, что тысячу раз видел это здание и что оно не могло быть ничем иным, кроме Фабрики по Производству Облаков. Я сказал об этом Артуру, а сам подумал о католической школе и о том, как это похоже на него — попасть в лоно школы ангелом и выйти оттуда развратником.

— А Кливленд тоже католик? — спросил я.

— Нет, он никто, — ответил Артур. — Алкоголик. Хочешь груши?

Я поблагодарил его и взял теплый, крупинчатый ломтик. Постепенно я забыл о декларации моей гетеросексуальности, которая готова была сорваться с языка, и обнаружил, что мне не хочется нарушать ровное течение нашей беседы, время от времени прерываемой ленивыми паузами и звуками пережевывания пищи.

— Когда я познакомлюсь с Кливлендом?

— Он тоже хочет с тобой познакомиться. Я рассказывал ему о тебе. В общем, на этих выходных я устраиваю небольшую вечеринку в доме Беллвезеров. Слушай, Бехштейн, ты так ни разу ко мне и не зашел! Ты обязательно должен прийти с ночевкой.

— Ну-у… — замялся я.

— Мохаммед уже ночевал. Мы нарушили правила. Осквернили брачное ложе Нетти и Эла.

— Да? — промямлил я. — А этого не было предусмотрено в правилах?

— Шутишь? Ты бы видел список, там перечень в двенадцать страниц. Что я должен делать, а чего не должен ни в коем случае. Их кровать вообще стоит вне всяких посягательств.

Такое непосредственное упоминание о том, что он переспал с Мохаммедом, после памятного случая на вечеринке показалось мне столь многозначительным и странным, что я почувствовал облегчение, любопытство, смущение, брезгливость и восторг одновременно. В моем сознании сложились и были отвергнуты восемь или девять различных вопросов, сводившихся к одной-единственной мысли: «Ты спал с Момо?» Вместо этого я произнес: