Джулиан Барнс - Любовь и так далее

Святой Стюарт. Прошу прощения, но мне смешно. «Stabat Mater Dolorosa», [69] Стояла скорбная матерь (лат.). Знаменитый гимн Богородице Марии. Его автором традиционно считается итальянец Джакопоне да Тоди, XIV век. Это католический гимн из заупокойной литургии. Текст гимна положили на музыку Палестрина, Перголези, Гайдн, Моцарт, Шуберт, Россини, Верди, Дворжак, Пуленк. и втиснутые в пределлу [70] Пределла — возвышение над полом алтарной части на одну-две ступени. На ней находится алтарь. под ней — святой Брайн, святая Венди и святой Стюарт.

ДЖИЛИАН: Маман вам понравилась, правда? Может быть, вы считаете, что она — как бы это сказать? — мудрая женщина, стреляный воробей, интересная личность. Может, вы даже слегка с ней заигрываете. Я бы не удивилась. Оба — и Оливер, и Стюарт, — с ней заигрывали, каждый на свой лад. И я даже не сомневаюсь, что маман и сама с вами заигрывала, не взирая на ваш пол и возраст. Она это любит. Может, она уже заморочила вам голову.

Все нормально. Я не ревную. Когда-то я — да — ревновала. Завидовала. Ну, вы знаете — дочки-матери. А потом — мама и дочка уже без папы. Тоже, наверное, знаете. Что дочь-подросток думает о маминых… ухажерах, назовем это так, что мама думает о бойфрендах дочери. Это было такое время, о котором мы обе не любим вспоминать. Она считала, что я еще маленькая для секса, а я считала, что она слишком старая для этого дела. Я встречалась с совершенно отмороженными парнями, она—с джентльменами из гольф-клуба, которых, прежде всего, интересовало, не припрятана ли у нее где-нибудь парочка миллионов франков. Она не хотела, чтобы я забеременела, я не хотела, чтобы ее унижали. Во всяком случае, мы так говорили. То, что мы чувствовали, было гораздо грубее.

Но теперь все это — в прошлом. Мы не стали и уже никогда не станем такими, как эти тошнотворно-умильные маменьки и дочурки, которые пишут в женские журналы проникновенные письма о том, какие они лучшие подружки.

Но я восхищаюсь своей маман. И прежде всего потому, что она никогда себя не жалела — по крайней мере, она никогда не жаловалась и не плакалась. Она всегда была гордой. Ее жизнь сложилась не так, как она надеялась, но она справилась. Вроде бы не такой уж и подвиг, да? И не такой уж великий урок. И все-таки этому я научилась от мамы — справляться с любыми трудностями. Когда я была молодой, она постоянно давала мне советы, и я, разумеется, к ним не прислушивалась, но один урок я усвоила хорошо: маман никогда не пыталась учить меня жить.

Так что я научилась справляться. Как, например, когда… может быть, мне не стоит об этом рассказывать… Оливер бы рассердился… решил бы, что это предательство… но года полтора-два назад с ним приключился — как бы это сказать? — один эпизод? Болезнь? Депрессия? Словами выразить трудно — и тогда было трудно, и сейчас тоже непросто. Он ничего не рассказывал? Нет, я уверена, нет. У Оливера тоже есть гордость. Но я помню — и очень живо — как я однажды вернулась домой пораньше, и он лежал в той же позе, в какой он лежал, когда я уходила, на боку, прикрыв голову подушкой, так что мне были видны только нос и подбородок, и когда я присела на кровать, он должен был это почувствовать, но он даже не шелохнулся. Я спросила — и мне самой показалось, что вопрос прозвучал обреченно:

— Что случилось, Оливер?

И он ответил — не как всегда, отшутившись, а очень серьезно и прямо, как будто он очень старался ответить на мой вопрос:

— Невыразимая тяжесть бытия.

Может быть, в этом-то все и дело? Я имею в виду, в невозможности выразить. Если депрессия — это такое место, где кончаются все слова, то в ее невыразимости твои одиночество и печаль только усугубятся. Ты бодришься и говоришь: «Что-то мне грустно» или «Настроение плохое», — но от слов тебе только хуже. Не лучше. Я имею в виду, что подобное — или близко к подобному — бывало с каждым, правильно? А Оливер, он хорошо обращается со словами — как вы, наверное, уже заметили, — и если находится что-то такое, что для него невыразимо…

Потом он добавил еще одну вещь, которую я запомнила тоже. Он сказал:

— Во всяком случае, я не лежу в позе эмбриона.

И опять я не знала, что на это ответить, потому что с тем же успехом Оливер мог бы сказать: «Я не хуже тебя знаю все эти клише». Да, у Оливера есть свои недостатки, но он — человек понимающий, этого у него не отнимешь, а когда человек относится с пониманием к собственной депрессии, на это уже невозможно смотреть спокойно. Потому что ты понимаешь, что именно это его понимание и вогнало его в депрессию, а вот выгнать его из депрессии оно не сможет. Он никогда не обратится к врачу. Он называет врачей людьми, «которые делают все наугад». На самом деле, он называет так всех, с кем он не согласен.

Я боюсь, что что-то подобное может повториться, и поэтому я стараюсь, чтобы все было в порядке. Я умею справляться с трудностями. Я как маленькая мисс Вечно-Неунывающая. Вернее, миссис Вечно-Неунывающая. Я думаю — я надеюсь, — что если я буду непрестанно поддерживать Оливера, тогда, если он снова впадет в депрессию, ему все-таки будет легче. Однажды я попыталась ему объяснить все это, а он сказал:

— Типа, устроить мне камеру, обитую войлоком?

Вот почему я теперь не ищу никаких объяснений. Я просто справляюсь.

ОЛИВЕР: Прошу прощения, у меня острый приступ паники. Ничего серьезного. Просто мне вдруг пришло в голову, что такой святой — Стюарт — и вправду есть. Попробуем вообразить его агиографию. [71] Агиография — отрасль церковной литературы, содержащая описание жизни святых. В данном случае — просто биография святого. Милый послушный сын добропорядочной солдатской вдовы где-нибудь в Малой Азии, в глухой провинции. В то время как все остальные мальчишки вовсю занимались эластификацией крайней плоти, юный Стюартус предпочитал низать бусы из сухих горошин. Достигнув зрелости и поседев раньше времени, он заделался мытарем в славном городе Смирне, [72] Смирна — эолийский, позже ионийский торговый город на западном побережье Малой Азии при впадении реки Герма в Эгейское море. Один из значительнейших портов в Малой Азии. где его педантичные изыски в ранних римских отчетах выявили преступное мошенничество. Адъютант губернатора провинции запустил лапу в общественные закрома. Губернаторский стряпчий тут же составил фальшивое обвинение, предъявленное Стюартусу из Смирны, в кощунственной дефекации на идолов в главном Храме, и как сие не прискорбно, вышеназванного Стюартуса безвинно казнили. Какой-нибудь демагог из местной христианской общины, исключительно из оппортунистической вредности, объявил его мучеником — и вот вам, пожалуйста: святой Стюарт! Закон неумышленного положительного эффекта снова в действии! Святой Стюарт. День памяти: 1 апреля. Защитник и покровитель немодифицированных овощей.