София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено

– Держи, – говорит он, вкладывая в мою ладонь холодный влажный стакан.

Я делаю маленький глоток и ставлю стакан на узкий выступ колонны.

– Слушай, а как ты вообще попала на эту работу? – спрашивает Саша, протягивая мне раскрытую пачку сигарет.

– Нет, спасибо, – отказываюсь я. – Знаешь, как это ни банально, по объявлению в газете.

– Серьезно, что ли?

– Да. Я сидела в офисе и от нечего делать читала объявления. Все подряд. Прочитала и это, позвонила – тоже от нечего делать, а они предложили приехать к ним в тот же вечер. На следующий день я уволилась, купила учебник турецкого и большой чемодан, – и уже через несколько дней сидела на берегу моря вместе с другими гидами, слушала, как надо обслуживать туристов. В начале сезона там очень здорово…

Я замолкаю, вспоминая весеннее море. Апрель, туристов единицы, многие магазины и отели еще закрыты, пахнет постепенно нагре вающимся морем, влажной землей и стройкой, солнце уже припекает, но его тепло еще легко сдувает ветерок… Полное надежд пробуждение каждое утро.

– До сих пор больше всего люблю начало сезона, – добавляю я, качнув головой, чтобы стряхнуть картинку, сложившуюся в ней, как в калейдоскопе. Я чувствую, что начинаю пьянеть.

– Здорово. А я никогда еще не ездил к морю в начале сезона.

– А у каких морей ты бывал?

– Черное, Средиземное, Красное. В конце августа опять собираемся к Средиземному – на Ибицу.

Тут я вспоминаю, что до сих пор не получила ответа от британской компании, которой отправила анкету с галочкой напротив Ибицы, включенной в вопрос о предпочтительных местах работы. Надо найти в аэропорту Найджела и расспросить его, можно ли устроиться в их компанию без британского паспорта.

– Дорогой, наверное, курорт? – спрашиваю я.

– Ну, не дороже Москвы, – усмехается он. – Тут столько спускаешь! В общем, все, что зарабатываешь.

– А если зарабатывать больше?

– Ну, больше спускать буду. Очевидно!

– А чем ты занимаешься? Я не помню, говорил ты или нет.

– Я консультант.

– Понятно, – киваю я, по его тону поняв лишь, что не стоит уточнять, кого и по каким вопросам он консультирует.

Я вытираю повлажневший лоб – мне вдруг становится невыносимо душно после всего съеденного и выпитого. Я поднимаю сумку с пола, на что сразу отзывается болью спина.

– Слушай, я пойду. Прогуляюсь. Душно, – говорю я, глядя в сторону выхода.

– Пойдем вместе? – оживляется он и отставляет опустевший лишь наполовину стакан.

Я оказываюсь на улице первой и, отойдя от охранников, с удовольствием вдыхаю прохладный темный воздух. Скоро рядом появляется Саша. Он убирает в задний карман брюк телефон и протягивает руку к моей сумке:

– Понести?

– Не откажусь.

– Ох, я думал у тебя там только косметичка, – говорит он, принимая сумку. – Что это такое тяжелое?

– Привезла туристам вещи, которые они позабывали в автобусах.

– Что, правда, что ли?

– Нет, конечно. Что упало – то пропало.

– Ну вот, а я подумал, что там могут быть мои очки.

– Нет, в них уже щеголяет сын какого-нибудь водителя, – усмехаюсь я. – Теперь они в надежных руках.

Мы молча идем по Мясницкой, навстречу нам попадаются компании, парочки и одиночки, в основном нетрезвые и шумные. У тротуаров по обеим сторонам улицы то и дело притормаживают машины, все больше рыдваны-«шестерки», высаживая и подбирая пассажиров. Мы обходим толпу у очередного клуба, и я отмечаю, что в ней гораздо больше девушек, чем мужчин. Многие из них разодеты и тревожно стреляют глазами по сторонам.

– Хорошо, что в Москве хотя бы зима хо лодная, а то люди умирали бы от круглогодич ных и круглосуточных тусовок, – говорю я.

– Ты знаешь, мне кажется, что зимой здесь тусуются не меньше, – отзывается Саша. – Да не так уж и холодно. Эта зима вообще никакая была.

– Ну, вот мы и заговорили о погоде. Какой ужас!

Он смеется, выставив перед собой ладони:

– Все молчу! Пойдем на бульваре посидим?

– Давай. Там можно чай где-нибудь попить?

– Естественно. В Москве можно все!

Дождавшись, пока машины остановятся на красный свет, мы переходим дорогу, и перед нами появляется большая, залитая светом и заполненная людьми кофейня. Я касаюсь его руки, и меня обжигает возбуждение.

– Давай не пойдем туда.

– А куда ты хочешь?

– Может, лучше возьмем чай здесь, – я указываю подбородком на киоск, – и посидим на скамейке на бульваре?

Он тут же решительно подходит к киоску, из окошка которого выглядывает усатое лицо.

– Что будем пить, молодые люди? – спра шивает лицо, и я тут же представляю его обла дателя официантом летнего кафе-мороженого в парке выцветшего провинциального город ка. Может, оттуда он и появился.

Приняв из вытянувшихся из окошка рук пластиковые стаканчики с коричневой теплой жидкостью, лишь отдаленно напоминающей вкусом чай, мы устраиваемся на скамейке, подальше от шумной компании подростков.

Мы садимся близко друг к другу, бедро к бедру, и молчим – я прислушиваюсь к своим ощущениям от прикосновения мужского тела, он, как мне кажется, тоже занят своими ощущениями. Выпив чай, я отставляю стакан подальше от себя и кладу расслабленные ладони на колени, словно хочу разглядеть линии на них. Саша тут же откликается – накрывает мои пальцы своей рукой и сжимает их. Я коротко вздыхаю, поворачиваюсь к нему и сначала касаюсь щекой его жесткой, колючей скулы, а потом нахожу его губы, уже приоткрытые навстречу моим. Мы целуемся то нежно, то жадно, касаясь ладонями вмиг твердеющих, вздрагивающих животов друг друга и заводя пальцы за ремни брюк. Внешние шумы замолкают, мир отступает, и когда я приоткрываю глаза, я удивляюсь тому, что вокруг ничего не изменилось. Чувствуя жжение в животе, расходящееся волнами по телу, ударяющее горячо по глазам изнутри, я отрываюсь от парня и закрываю рукой горячие, распухшие губы.

– Мне пора ехать, – говорю я хриплым го лосом и откашливаюсь. – У меня самолет.

Кажется, я выпила недостаточно. Мне вспомнились многочисленные искательницы постельных приключений, которые приезжают в наш отель, и мне стыдно сейчас сознавать себя одной из них.

– Да, вполне уважительная причина, – говорит он, затем достает из кармана сигареты и протягивает одну из них мне.

– Мне пятисот рублей хватит, чтобы доехать до Шереметьево?

– Скорее, восемьсот будет. Сейчас поймаем тебе машину, – говорит он, опуская голову и глядя на свою ширинку. – Сейчас приду в чувство и пойдем.

– Извини, – прошу я тихим голосом.

Отбросив окурок, он встает и подхватывает со скамейки мою сумку:

– Блин, ведь у тебя даже телефона не по просишь, чтобы продолжить общение. Пой дем?

Машина останавливается сразу, едва я взмахиваю рукой, и водитель с готовностью тянется к пассажирской двери: