Андрей Левкин - Цыганский роман (повести и рассказы)

Вернемся к МТ. Что до типажа, то женщины именно девичьего размера и строения тела нужны были ему потому, что - в этом он, прежде всего, отличался от коллег - он не писал картинку на человеке, но создавал объект из человека и рисунка: по его мнению, подобное сложение позволяло достичь максимального результата; кроме того, наверное, начав с девочек, он мог привыкнуть работать с такими пропорциями, - учитывать, видимо, следует и это. А что до темных волос, то вот это было, кажется, несущественно и случайно.

Еще через полгода у нас с ним установились отношения почти дружеские; а более близкими - что должно ощущаться и по тексту - уже не стали, видимо, это было бы возможно только для его коллеги: здесь он словно кончался как человек, далее существовал уже профессионал. Тем не менее, и этой степени отношений было довольно, чтобы оказаться в курсе его работы: с той поры я видел все его операции. Обычно он заводил меня в операционную сразу по окончании, без ведома, конечно, модели, в тот момент находившейся в бессознательном состоянии на столе. Употребляемый здесь термин "модель" уместен: лежащее на белой плоскости тело требовало именно этого слова. Не следует усматривать в поведении МТ бестактность - в тот момент на столе лежала вовсе не женщина, нечто совершенно иное.

Ну, конечно, это оставалось телом, разумеется - женским. Но женским телом это быть не могло - не только из-за его безучастности. Конечно, можно было считать это артефактом, ничего что дышащим; это не было артефактом, так как последний должен был возникнуть лишь с возвращением к женщине сознания. Это был какой-то промежуточный объект.

Не могу сказать, что он навязывал им какую-то другую жизнь: характер этой другой жизни зависел, все же, не от него, но от самой женщины - он не сделал бы с партнершей что-либо, не находящее соответствия в ней самой: не случайны, разумеется, были все эти предварительные их разговорчики, не сводимые к акту предварительного технологического исследования материала и планирования хода работ. И уж не об использовании в рисунке всех характерных линий, родинок, морщинок тела шла речь: в разные периоды он мог использовать, а мог и не обращать внимания на эти телесные данности. Может быть, выявлялось, что такое теперешняя партнерша, но и это не вполне так, партнерша после уже весьма слабо соответствовала себе до. Вряд ли дело было в разгоне себя до наития - что бывало, но не было системой: ему случалось исполнять работу за день, за три часа, за тридцать минут, а иногда - в несколько сеансов, возился чуть ли не месяц. К тому же в разные периоды он использовал себя по-разному - когда включая свои ощущения в работу, например - по его словам, за работой я никогда его не видел, да и никто само исполнение рисунка могло опираться на ритм его дыхания, меняющегося в ходе работы. А иногда - внимания на себя не обращал намеренно и тщательно.

Что-то из них существенное вытягивая, он вовсе не заворачивал, не упаковывал их в это. Он не задавал, скажем, не программировал им следующую жизнь, хотя бы потому, что та внутри них уже содержалась, а если бы ее там не было - так не было бы и работы. Себя, повторю, он им не навязывал: в той мере, в какой себя при подобной процедуре удается не навязать.

Происходило, по крайней мере, что-то, в результате чего они больше не появлялись, или - как уже говорилось - заходили по вполне конкретным делам; мне не хотелось бы описывать, как именно они выглядели после, другими: они выглядели жутковато. Они были уже что ли не людьми.

Ну как - не людьми... Здесь приходится употреблять уже опыт личного общения с прошедшими МТ - с некоторыми познакомился там, с кем-то из неизвестных мне - позже, их оказалось очень легко опознать, даже на улице, именно по... да просто взглянуть - и все понятно.

Они уже не составляли целое со своим телом: тело было для них не то чтобы инструментом, аппаратом для их перемещения по земле и, вообще, жизни тут, чем-то вроде скафандра. Тело становилось карнавальным костюмом, а душа - телом под ним, ну, и т. д., заполняя смежную вакансию. Не стоит и пытаться сказать, как именно чувствует и ощущает себя человек после, пересказы не помогут, а личным опытом рассказчик не обладает. Нельзя, впрочем, говорить, что они отчуждались от тела, скорее, напротив - между ними и телом возникала какая-то новая связь, жизнь самого тела вовсе не затрудняющая. Здесь, неладно об этом говорить, но что поделать, приходится сказать, любовь с такой женщиной казалась невозможной - она, нагая, являла собой живой артефакт, само приближение к которому, сближение было - не потому что мраморная или картина: потому что ты сам не такой, а всего-то обычный человек - неуместным и глупым: они были точно какие-то высшие существа. Впрочем, здесь помогало просто выключить свет. Ощущение линий, конечно, сохранялось: словно шурша слегка по сухому пороху, по тоненькому песчаному рисунку, впрочем, испарина вскоре укрывала его.

В разные периоды он по-разному относился ко времени, к профессии, к телу как к таковому, к партнершам; впрочем, что за ерунда - потому периоды и возникали, что менялись отношения. Какие-то из них я забыл, о других рассказал он. Началось все, прости господи, чуть ли не с банального разукрашивания, вполне в цеховом духе, от коллег он тогда практически не отличался; затем возникли попытки перевода в рисунок личных отношений с тогдашними девочками: что оказалось возможным, благодаря его техническим способностям - отличие его от коллег стало очевидным именно здесь; желание запечатлеть личные отношения переросли в желание фиксировать отношения не с моделями, но с их телами - с нежностью и лаской желая их и украсить, и обезопасить как-то их владелиц, помочь им чем-то. Эти работы почти все теперь расползаются, но, может быть, это просто случайность. Потом настал период ненависти и к профессии, и к телу: какая-то кричащая, орущая кожа рисунки от тела отчужденные, виртуозно исполненные: какие-то демоны не демоны, ведьмы не ведьмы, совы, черти, нечисть, какие-то зооморфно-хтонические гибриды; а затем - прямое, нефигуративное, обезображивание тела подчеркиванием, усилением его отдельных несоразмерностей и черт; прямое внедрение на кожу элементов, скажем, антиэстетических, частые кривые и пилообразные линии, пятна отдельных цветов - тогда он работал по преимуществу монохромно, холодными или болотными цветами, впрочем, его синий никогда не напоминал чернила. Это постепенно потащило за собой почти символику: какие-то не декоративные геометрические фигуры и орнаменты, что потребовало полихромность - золото и серебро использовать начал он, а прочие - переняли, когда сам он от этого отошел. В результате, постепенно перемещаясь внутри этой техники и мышления, он выбрался из минуса в плюс, надрыв оказался изжит работой, и эти условно-полумистические штуки стали изображать вещи уже вполне приятные.