Андрей Левкин - Цыганский роман (повести и рассказы)

Так у меня оказалась книга: "Письма во власть 1917-1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям" (М.: РОССПЭН, 1998). Книгу составляли послания граждан к государству, сделанные от революции до конца нэпа. Понятно, что снять массовое сознание соответствующих времен такая книга не может - и объем, в общем, не велик, и пишут начальству люди специальные. Но обнаружилась другая история. Сообразим, что подобные письма всегда связаны либо с желанием отыскать некие места государственной силы (с тем, чтобы эта сила сделала нечто полезное автору), либо с сообщением о соответствующей находке (авторская гордость плюс желание общественного признания).

Несовершенства мира, о которых также сообщается в посланиях, могут быть сочтены за препятствия, не позволяющие достичь подобных мест (хотя путь к ним уже известен - именно, через эти препятствия). Кроме того, собственно тип и форма власти для авторов вторичны - они воспринимают все тот же государственный абсолют. Конечно, большая часть авторов либо стукачи, либо идиоты, но историческое время они свидетельствуют вполне неплохо.

"Проживающий нелегально является дезертиром, бежавшим из Киева, где за контрреволюционную пропаганду и организацию был приговорен к расстрелу. Сосунов ходит в статском плате и в настоящее время не занимается контрреволюционной деятельностью", - декабрь 1917 года. Есть вещи вполне вневременные: "Вперед братья и Сестры, за святые идеалы: Свободу, Любовь и Красоту", но это пишут какие-то новые сектанты, требующие революционной церкви на основе свободной любви. Еще: "Мы, солдаты Революционной армии Демократической России, не можем быть в покое, ибо мы люди, т.е. солдаты, уволенные по домам без оружия, а поэтому кому-либо помощь на защиту свободы не будем иметь возможности подать таковую вовремя... Матрос Павел Сущих". "Просим с этим разобраться и чтоб солдат возвращался на родину вооруженным".

Лирика: "Ранен в окопах попал в лазарет, приехал в Россию лечиться скорей. Мне больше в больнице пришлося страдать, чем было в окопах сидеть голодать... лучше в окопах мне было сидеть, чем ехать в Россию к сестре в лазарет. Господи Боже, Россию спаси, Сколько сестер развелось на Руси: в желтых ботинках, ажурных чулках, с красных крестом на груди и руках. Нежные взгляды на солнце похожи... всем без отказа дает лазарет, скорей бы дождаться угла потемней. А после соблазна на сестрины глазки дней через пять пришел в перевязке. Теперь я болею, себе я не рад, скорее бы ехать отсюда назад".

"Товарищи, печальные известия получаем, к чему оно и что получится", слогом Феофана Прокоповича некто из провинции. "Эти буржуи паразиты живут вовсю, от массы свободного времени сидят в Ресторанах и Кафе, пьют и едят за десятерых, платят за все бешеные деньги и тем самым заставляют рестораторов запрещенными способами добывать провизию и преподносить под пикантными соусами обжорам буржуям", - январь 1918 года.

В сумме же косноязычие настолько скатывается в войлок, что представляется уже не только приметой соответствующих речевого и умственного поведения, но здесь ключ и основа нового государства: да какой Платонов, тогда же все так писали, в пространстве этого косноязычия, на территории того государства.

"Уважаемый товарищ Михаил Иванович (Калинин). В той ли реальной степени отражается Вам жизнь, как она есть? Все ли явления, происходящие на жизненной сцене, отражаются Вам в натуральной их степени? Можете ли вы быть свидетелем момента тяжелых переживаний трудящихся, не всех, конечно... а почему только некоторых? Можете ли Вы в них убедиться?", - письмо 15 августа 1926 году крестьянина А. Меркулова, а кончается оно: "Жить можно только за деньги. Неужели, жизнь-то проститутка?"

Во всех этих словах, просьбах и воплях объявляется нечто, что не извлекаемо из истории аналитическими способами: не генотип, вирус, код - но все же фермент, вещество, почти неуловимое, но проступающее в этих текстах, их определяя. Или не вещество, а наоборот - его отсутствие, или некий газ, который заставляет людей быть косноязычными - и не просто косноязычными, а косноязычными на особенно какой-то проникновенный манер. Это к тому, что этот фермент всегда разный, поэтому время и имеет свой запах. "Товарищи, если я ошибаюсь в постановке этого вопроса, прошу убедить меня в моей ошибке" (А.Губанов, 1927 год, апрель).

Необходимость деконструкции

В конце июля начале августа в 1-ом Хвостовом переулке все время горел торф: его насыпали вдоль травянистого прямоугольника с несколькими деревьями, чтобы... уж я и не знаю зачем, а он и начал тлеть. Это в том конце Хвостова, где заканчивается дом, в котором магазин "Молодая гвардия", а сбоку от этого небольшого сквера стоит маленькая будочка, которая торгует лимонадом-пивом, сухой-консервной едой и т.п. Там же рядом пара-тройка белых пластмассовых столов-стульев. А из коричневой полоски торфа вдоль травы выбивались кривые струйки дыма.

Между тем, за столиком возле будки сидел литератор Ку, который пил пиво "Балтика", #3" и ел орешки. Ку уже второй месяц рассказывал два анекдота про Лужкова в жопе у Годзиллы, вывезенных им почему-то из Екатеринбурга, при этом - все два месяца ни на сантиметр не менял интонации, куда уж слова, что было правильно. Я, скорее от скуки жаркой погоды, чем реально о чем-то беспокоясь, начал выяснять у него (он тоже перебрался, но раньше, в Москву), о том, какие проблемы могут возникнуть у нелегала, которым я оставался. Сам я эти проблемы не ощущал и это несколько тревожило, потому что проблемы должны были все-таки быть.

Ку резонно отметил, что таковые проблемы могут возникнуть а) при начислении пенсии, б) с поликлиникой - по крайней мере, у детей. Тем самым он возвратил меня в правильное, бдительное состояние духа, но я, увы, тут же подумал о том, что раз уж детей можно в школу пристроить, то и с поликлиникой обойдется, а уж про пенсию думать... и бдительность снова утратил. Ку дал мне верстку своего рассказа в "Плейбое" о том как новый русский влюбился в наркоманку, ее лечил, а потом бросил все свое дело, стащил у компаньонов деньги и улетел с ней за границу, но вот самолет разбился, они-то выжили, но у него сломалась его кредитная карточка, а бумага, на которой был записан банковский код-шифр сгорела вместе с портфелем, на обломках самолета они нашли только мешочек кокаина и часы "Ролекс" на трупе другого нового русского, и вот так они отправились неизвестно куда далее начинать следующую новую жизнь, но это я уже прочел позже. Еще Ку рассказал, что Эргали Гер написал свой второй, после "Электрической Лизы", хороший текст и тоже про новых русских, но в чем там у него было дело, я слушать не стал.

Когда я, зайдя в книжный и поменяв доллары, возвращался на работу, на месте Ку за столиком был уже другой литератор, специалист по онанизму г-н Я-ич, подходить к которому я не стал, тем более что Я-ич сильно близорук и все равно вряд ли меня заметил. Я купил сигарет на углу, Я-ич за это время ушел, зато навстречу шел г-н Шульц, сетевой художник, работавший в той же, что и я, конторе, шедший в сторону галереи Гельмана, где у него было художественное дело. Собственно, там конкретно была акция по развенчиванию авторитетов, среди прочих развенчивали и Шульца, чем он, хотя и стесняясь, гордился (там на человек двадцать Главных Артистов составили вопросники по пунктам - и подрастающие Артисты их оценивали, выставляя крайне низкие баллы за гениальность, колорит, значимость и т.д. Развенчание происходило и публично, фиксируясь на видео - что и должно было там сейчас произойти).