Давид Гроссман - С кем бы побегать

Но вскоре Тамар настолько отдалась течению песни, ее полной горечи силе, что перестала злиться на себя; она плясала, извивалась и пылала вместе с песней — закрыв глаза, раскинув руки и яростно притоптывая. Она пела для себя, для того сокровенного, что билось внутри нее, а вовсе не для этого краснорожего толстяка, развалившегося на стуле, перекатывающего зубочистку во рту с легким изумлением во взгляде.

Закончив петь, Тамар мгновенно погасла, вернее, погасила себя. Она стояла перед Пейсахом, лишенная брони из музыки и слов, в полной уверенности, что тайна ее раскрыта. Еще несколько секунд комната продолжала вибрировать от песенной энергии.

— Неплохо… — сказал Пейсах, разглядывая Тамар со смесью подозрительности и восхищения. Потом перевел взгляд на мать, которая во время выступления Тамар беспрестанно кивала, улыбаясь во весь свой беззубый рот. — Что скажешь, мамале? Эта малышка — нечто особенное, а?

Старый Иосиф дремал на скамейке, за спиной старухи.

Тамар старалась не вслушиваться в их разговор. Ей хотелось поскорее найти какое-нибудь сносное место и принять душ. «Он — всего-навсего мелкий негодяй, — повторяла она про себя слова Шая. — Только этот мелкий негодяй разрушил мою жизнь по-крупному».

— Короче, — подвел итог Пейсах, — завтра утром мы глянем, куда тебя сунуть.

— Простите, я не понимаю…

— Не боись. Иди пока что, устраивайся, отдыхай. До сих пор все энто были, между нами, цветочки, развлечения, но с завтрашнего дня начинается серьезная работа. И тебе скажут, в каком городе.

— Так я уеду из Иерусалима?!

Тамар перепугалась. О такой возможности она не подумала.

— Будешь там, где тебе скажут, ясно?

Опять эти пустые глаза. Глаза мертвеца. Она промолчала.

— Вперед, милая! Время истекло.

И Пейсах опять занялся телефонами.

Тамар вышла в коридор, Динка следом. Тамар все еще не понимала, где находится и что это за место.

Под ногами хрустел битый кафель, кое-где проглядывала земля, проросшая травой и колючками. После того как люди оставили это место, природа тут же решила взять свое. Нечто сходное произошло и с нашей семьей, подумала Тамар. Коридор тянулся бесконечно. Она шла мимо дверей с табличками «Диспансер», «Приемный покой», «Хирургическое отделение», «Детский изолятор». Тамар заглянула в одну из комнат и увидела железную кровать с матрасом и одеялами. Может, кровать кому-то и принадлежала, а может, и нет. Пол был в ржавых отметинах от металлических ножек. С потолка свисали какие-то трубы и электрические провода. На двери значилось: «Кислород», на стене висел рваный постер Мадонны.

Матрасы и одеяла Тамар отыскала в конце коридора. Ей пришлось приналечь на дверь, чтобы преодолеть сопротивление сваленных за ней матрасов. Воздух в комнате был спертый, пыльный. Тамар вытащила из кучи полосатый и очень тяжелый матрас, он оказался весь в пятнах. Она попыталась выдернуть другой, но не сумела. Тогда Тамар залезла на гору матрасов, стянула вниз два одеяла, стараясь не принюхиваться к ним. Каждое ее движение поднимало тучи пыли и волны тяжелого запаха мочи. Никаких простыней она не обнаружила. Это означало, что ей придется прикасаться к этим одеялам, спать прямо между ними, их запах пристанет к ее коже. Все это неважно, в отчаянии напомнила она себе, главное — вытащить его отсюда, а для этого ей нужно сюда проникнуть. Проникнуть по-настоящему, влезть с головой.

Она потащила матрас по коридору, согнувшись под его тяжестью. Матрас, весивший почти столько же, сколько сама Тамар, волочился за нею шлейфом нищенства. Она подумала, что и в этом есть свое преимущество: так она уж точно не столкнется с Шаем лицом к лицу. Динка носилась вокруг, пытаясь подлезть под матрас, и всякий раз, выпихнутая наружу, жалобно скулила.

Тамар то и дело останавливалась, открывала очередную дверь и заглядывала внутрь, скрючившись под своим горбом. Во всех помещениях стояли кровати, и не вызывало сомнения, что там уже кто-то поселился. В одной из комнат она увидела прислоненную к стене гитару, и сердце ее забилось сильнее. Может быть, это его комната. Внутри никого не было, а по одной из стен тянулась надпись, выведенная углем: «Если мир меня не понимает, то этот мир — не мир». Вполне в его духе. Но валяющиеся поперек кровати джинсы показались ей коротковатыми для его длинных ног. Она закрыла дверь и открыла соседнюю. Пустые пивные банки и десятки окурков. На стенах распяты две зеленые футболки хайфского «Маккаби». В комнате сидел парень — повернувшись к двери голой спиной, белой и тощей. Он был настолько погружен в «Гейм-бой», что и не заметил, как открылась и закрылась дверь.

«Все это так затягивает, — сказал Шай, — просто невероятно, тебе прямо хочется, чтобы затянуло, чтобы разложиться на самые мелкие части, развалиться. Ты почему-то до смерти хочешь посмотреть, как низко можно опуститься, ничего не остается, ни воли, ни сил. Все распадается так быстро, Ватсон…»

Когда он назвал ее их тайным прозвищем, Тамар крепко зажмурилась от счастья, и все, что он произнес за миг до этого, стерлось. Он много месяцев не называл ее так, и Тамар не подозревала, что до боли стосковалась по глупому имени из давнего детства. А еще через секунду послышался первый глухой удар, а следом — еще удары, и вопль.

Тамар закрыла дверь и собиралась продолжать путь, но тут увидела на полу, прямо перед собой, пару больших босых и смуглых девичьих ног с длинными и широкими пальцами и ногтями, выкрашенными ядрено-сиреневым лаком. Громкий насмешливый голос произнес:

— Э, да ты там совсем утонула! Давай-ка вместе.

Кто-то подошел сзади и подхватил матрас.

— Куда? — спросила Тамар.

— На второй этаж.

Тамар молчала, нащупывая ногами ступеньки. Одна, две… Матрас ерзал на спине, они едва не свалились вместе с ношей.

Тамар услышала смеющийся голос:

— Знаешь, что мне это напоминает? Как мы года два назад в школе ставили «Дон Кихота». Я с двумя девчонками изображала коня и точно так ходила, скрючившись, уперев башку в задницу. А кто-то вдруг сдернул с нас простыню, и нас застукали вот в таком виде.

Девушка заливисто захохотала, матрас пополз вниз, и через несколько секунд они оказались под ним, придавленные его тяжестью. Неуклюже выбравшись, обе упали на матрас плечом к плечу, не глядя одна на другую, и хохотали до потери сознания. Да, и Тамар тоже хохотала. Она с наслаждением плескалась в струях смеха этой незнакомой девчонки.

— Шели, — представилась та, вытирая слезы тыльной стороной ладони, и потерлась рукой о руку Тамар.

— Тамар.

— Привет, Тамар.

— А это Динка.

— Привет, Динка.

Тамар увидела широкое, скуластое, смеющееся лицо с небольшими оспинами, ярко-зеленую шевелюру, редкие зубы и полную прелести щербатую улыбку.