Масахико Симада - Хозяин кометы

– Тот самый Шульц, что придумал Снупи?

– Нет, это другой Шульц. Того, о ком ты говоришь, всерьез воспринимали только дети. Шульц, который поражал воображение Мамору, подчинялся любому женскому капризу. Брат представлял себя на месте героя этих гравюр.

Ты даже и не подозревала о существовании такого дяди.

Мамору Токива умер пять лет назад.

Этот дом, построенный в тот год, когда он родился, был свидетелем его смерти. Другими словами, вся жизнь Мамору отразилась в нем.

– Мне ничего не известно о семье Токива. Не получи я от вас письма, так никогда бы и не узнала о том, что отец жил в этом доме. Даже моя мать говорит: «Я не знаю подлинного Каору-сан». Откуда он пришел, куда исчез?

– Каору привели с того берега реки. А потом он был изгнан в дальние края. Хотелось бы надеяться, что не на тот свет.

Андзю нахмурилась и вздохнула. Казалось, она пыталась собраться с мыслями.

– С чего же начать? Может, с тех времен, когда в саду этого дома пышно цвели цветы? Здесь жили бабушка, папа с мамой, Мамору и Каору, работало несколько человек прислуги, в гостиных всегда царило оживление и веселье: собирались художники, дипломаты, друзья Мамору мамины ученицы, которым она преподавала каллиграфию. Наверное, тебе хочется узнать, каким Каору был в детстве. Я очень хорошо помню тот день, когда Каору впервые появился в этом доме. Ты заметила золотых рыбок в прихожей? И об этом нужно будет рассказать. У нас много времени, и я постараюсь все изложить так, чтобы ты не запуталась, – сказала Андзю.

Ее лицо в темных очках было обращено в сторону сада, на который спустилась тень; она на ощупь взяла чашку, допила остывающий душистый черный чай, левой рукой нащупала блюдце и поставила на него чашку. Робко посмотрев снизу вверх, ты пыталась заглянуть в тетины глаза, спрятанные за темными очками. Она никак не реагировала на эти твои странные жесты, и тогда ты поняла: в глазах тети Андзю не отражалось ничего.

Даже если взгляд ее был направлен на твое лицо – гладкое, как у статуи Гермеса, даже если в ее темных очках отражался сад за окном, в котором слишком яростно для английского сада разрослись сорняки и который, кажется, отказался таковым называться, она не видела ничего, кроме тьмы. День или ночь, лето или зима, движущееся или покоящееся, живое или мертвое, прошлое или настоящее – все было погружено в однородную, ровную тьму. Но в этой тьме была глубина, пространство, она постоянно менялась. Уши, нос, кожа, кости Андзю улавливали каждый миг этих изменений. Тьма пахла, шумела, двигалась.

Трудно вспомнить, с какого момента дети, которые приходили поиграть в городском парке, прозвали дом Токива «Замком». Поначалу они называли его «Замок с привидениями», но потом длинное название сократилось. По сравнению с соседними ухоженными домами он выглядел как заброшенные руины, и это возбуждало детское любопытство. Говорят, что один первоклашка, возвращаясь с дополнительных занятий, услышал кошачье мяуканье, заглянул через забор и увидел, как «жирный дядька» в небрежно накинутом нижнем кимоно ярко-красного цвета, стоя на четвереньках, поедал грибы и смеялся.

Андзю не видела «жирного дядьку», но предполагала, что это был призрак Мамору.

Выходит, Андзю обитает в «Замке» вместе с привидениями. Все, кто когда-то жил здесь, умерли, и только одна Андзю вспоминала о них и могла принять их в доме. Она изо всех сил старалась сохранить все так, как было раньше, чтобы мертвые имели возможность свободно приходить сюда и не чувствовать стеснения и неудобства.

В ее глазах отражались те, кого уже нет в живых, тот, чье местонахождение никому не известно, и та, что жила в никому не доступном месте. Андзю напоминала музей, где хранились воспоминания об умерших и о событиях прошлого. На события дня сегодняшнего и завтрашнего ее глаза были закрыты. Зато она могла здесь и сейчас общаться с умершими как с живыми и быть в гуще событий прошедших дней.

Бывало, легкий ветерок трепал ее по щеке. Издалека доносились знакомые голоса. Кромешная тьма ощущалась не так, как обычно. В такие минуты Андзю чувствовала приближение призраков. Это чувство особенно обострялось в часы отлива. Уловив момент, когда границы между тем и этим миром становятся расплывчатыми, Андзю тихонько подходила к месту, где лежал призрак, свернувшись клубочком, и гладила его по спине. Андзю было прекрасно известно, что призраки прячутся в тех местах, где вихрятся сгустки воздуха, температура которых отличается от окружающей.

– Быть незрячей – не такое уж наказание. В этом мире на многое и смотреть не хочется. Я счастливый человек, потому что могу этого не видеть, – сказала Андзю, провожая тебя в чайную комнату. С чем-то она смирилась, что-то проклинает, – подумала ты. Было страшно приоткрыть завесу, скрывающую ее сердце. Но ты не могла не спросить:

– Почему для вас счастье быть незрячей? Ведь в этом мире так много красоты.

Андзю опустила голову, намотала на палец прядь, упавшую на щеку, и, с выражением лица как у статуи Будды, спросила:

– Сколько тебе лет?

Услышав:

– Восемнадцать, – она шумно вздохнула.

– Ты женщина, у которой все впереди. Я женщина, отслужившая свое. Мне не нужно ни на что смотреть. А перед тобой не раз еще возникнет нечто красивое и обольстительное, оно очарует и обманет тебя. Я в молодости была такой же. Много раз обманывалась, обжигалась, теряла тех, кого любила, потом потеряла свет, и тут-то меня озарило: вот, оказывается, как все устроено.

Женщина, отслужившая свое… Это в ее-то годы, – подумала ты. Но в наше время полно женщин, которые после пятидесяти влюбляются, рожают детей, начинают новое дело. Впрочем, сказать этого ты не могла. Все в ней отвергало дешевую лесть утешений.

Андзю сидела на коленях на полу чайной комнаты и прислушивалась к тишине. Ты сказала:

– Вы, тетушка, наверняка что-то задумали. Иначе не стали бы звать меня сюда.

– Догадалась?

Ты решительно ответила:

– Да.

Андзю не стала выяснять, о чем именно ты догадалась.

– Мы далеки друг от друга, как тот мир и этот, – с улыбкой вполголоса заговорила она, словно обращаясь к самой себе, – но, как ни странно, у нас есть точка соприкосновения: полоска берега после отлива. Я похожа на плесень, разросшуюся в этом доме с привидениями. Но и в твоем сердце, пока ты беспокоишься о Каору где-то глубоко спрятаны чувства, отдающие плесенью. Ты, наверное, тоже каждый день сталкиваешься с призраками и иллюзиями. На кладбище ничего такого не почувствовала?

Нет, присутствия потусторонних сил там не наблюдалось. Только в том углу, где свалка мусора, казалось, ничто не напоминало о кладбище. Но, так же как и в саду дома Токива, ты не почувствовала там ничего, кроме пустоты «отслужившего свое» места. А может, Андзю хотела сказать, что привидения любят пустые места и скапливаются там? В таком случае в этом отслужившем свое доме, где всему пришел конец, живут привидения, и тебе придется с ними общаться.