Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

«Ну хорошо. Здесь, вижу, улица, а что у нас тогда с другой стороны?» Я еще толком не успел об этом подумать, а ноги уже несли меня вдоль фасада русско-японской избы в обратном направлении. Обогнув угол якитории теперь уже с противоположной стороны, очутился на такой же деревенской улице, в общем-то, ничем не отличавшейся от первой. Эти две улицы казались не просто похожими друг на друга, они, скорее, были практически идентичны, как составляющие какого-нибудь спланированного архитектурного ансамбля. Однако при этом я не стал бы утверждать, что отдельно взятый двор в точности копировал соседний. Нет. Даже напротив, каждый имел свою, какую-то характерную, подчеркнутую индивидуальность.

Обе линии домов, также уходивших вверх по косогору и упиравшихся в густой непроходимый лес, разделяла дорога. Только теперь уже обычная грунтовая деревенская дорога без единого намека на то, что здесь когда-либо лежал асфальт. Цивилизацией не пахло и в помине. Создавалось впечатление, что время здесь остановилось примерно где-то на второй половине девятнадцатого века и дальше двигаться не стало, решив, что хватит, иначе могут наступить для гомосапиенсов неотвратимые последствия, причиной которых явится прогресс, порабощающий сознание этих самых хоть и мыслящих, но во многом все же неразумных организмов.

Ступая босыми ногами по прогретой солнцем земле, я удалился вглубь улицы метров на сто пятьдесят – двести. Великолепные, сложенные из отборных бревен двухэтажные срубы с резными наличниками поражали своей прочностью и, главное, основательностью. И то судить об этом я мог исключительно по вторым этажам этих домов, так как первые были скрыты за высокими заборами.

Древние викинги называли земли славян Гардарикой – страной оград – и, видимо, в этом плане были абсолютно правы. Больше всего меня поразили заборы. Это были даже не заборы, а натуральный частокол из толстенных, вертикально торчащих и плотно подогнанных бревен с идеально оструганными концами. Поверьте, очень впечатляющее зрелище. Принцип жителей Туманного Альбиона «мой дом – моя крепость» в этой живописной деревушке нашел свое реальное воплощение: эти, с позволения сказать, заборы могли бы спокойно выдержать осаду не только викингов, каким-то образом сюда приплывших на двух или даже четырех ладьях, но и нешуточный набег ордынцев. В конце концов, практика показала, что в этой аномальной зоне возможно и не такое.

Мне вдруг ужасно захотелось попасть вовнутрь одного из дворов. Надо отметить, что ворота с непременно располагавшейся рядом отдельной калиткой ничем не отличались по прочности, массивности и солидности от частоколов. Досочки на воротах были под стать бревнышкам, из которых состояли эти так называемые заборы.

Я подошел к одной из калиток. На ней висело огромное железное кольцо, им я и воспользовался, то бишь громко постучал. В ответ ни звука. Гробовая тишина, и по-прежнему никого вокруг. Мне тогда, помню, подумалось, что пока гулял по улице, не встретил ровным счетом ни одной живой божьей твари: кошка мне дорогу не перебегала, и ни куры, ни гуси, ни индюки на глаза не попадались. Ну и, наконец, самое-то основное – как можно без собак, без этих наипреданнейших человеку существ? Ну, не могут же такую деревню населять только одни стрекочущие кузнечики?

Я конечно же попробовал было навалиться плечом на калитку, а затем – вот дурак – на ворота, но, как и предполагалось, мои попытки оказались тщетными. Ту же самую процедуру я проделал и с парой других соседних дворов в надежде, что какой-нибудь из сезамов нет-нет, да и откроется, пока наконец окончательно не убедился, что не стоит так уж откровенно искушать судьбу, если она к тому же не особо расположена впускать тебя в чужую частную жизнь, да еще оберегаемую таким солидным частоколом. Не лезь, дурашка. Видно, все это не только не ко времени, но и не к месту.

Что ж, хорошо. Допустим, я и это уяснил, но вот меж тем жизнерадостное настроение и веселость духа по-прежнему на тот момент присутствовали во мне, и я не придумал ничего лучше, как встать посередине дороги и громко во все горло задорно крикнуть:

– Люди! Люди добрые! Есть кто-нибудь? Отзовитесь, Христа ради!

В ответ все та же гробовая тишина: ни человеческого голоса, ни злобного лая ну хоть какой-нибудь захудалой, завалящейся дворняги, ни кудахтанья кур, ни гоготанья гусей, которые, как известно, в свое время спасли Великий Рим от варваров, и уж будь они здесь, то непременно бы загоготали, да так, что, вполне возможно, заложило бы уши. Только ничего подобного. Лишь стрекотанье кузнечиков слышалось, пожалуй, еще отчетливее. И все же, ну, казалось бы, кругом такая благодать, но я почувствовал, как потихоньку начинало нарастать во мне тревожное ощущение, что ты находишься будто на кладбище, которое уже давно никто из ныне здравствующих не посещал.

В тот момент я почему-то вдруг поймал себя на мысли, что большинство из нас так часто, к месту и не к месту и без всякой на то надобности, произносят имя Создателя и Сына Его, принявшего муки за наши же людские прегрешения, что с каждым произнесенным именем Господним энергия, заложенная в этих именах и обращениях к ним, ослабевает, становится менее значительной и в конце концов умирает в тебе же самом, а ты это почувствовать не можешь, потому что у тебя у самого внутри все всуе. И если гений и злодейство, бывает, спокойно уживаются друг с другом, то суета, живущая внутри тебя, и вера, если она истинная, а значит, исключительно от сердца, – никогда.

– О, нет! Только не это! Боже, – тут же не преминул я произнести имя Того, Кому, по сути, обязан способностью мыслить и чувствовать, – ну какой же я идиот! И в своей холщевой рубахе ниже колен я, как заправский афро-американский спринтер, рванул по направлению к якитории. И если бы кто-то мог понаблюдать за мной, бегущим, со спины, то наверняка воочию бы убедился, как обычные – ничем не отличающиеся от других человеческих – пятки могут запросто сверкать на ярком солнце. В моем конкретном случае это, господа, совсем не идиома.

Шустрее Конька-горбунка я вскочил на крыльцо якитории, словно метеор, промчался через залу, где пили вчера самогон, и, безошибочно найдя нужную дверь, стремглав пулей пронесся по глухому коридору. Затем неуловимым стремительным соколом взлетел по крутой, сбитой из толстых досок лестнице и уже через пару секунд, тяжело дыша, стоял в проеме двери второго этажа, глупо улыбаясь, с непомерно радостным сиянием в глазах.

Господи, да кто бы знал, до какой же степени я испугался! И какое же счастье видеть эту близкую тебе женщину, которая, как я тогда предположил, предварительно собрав вещички, все же не слиняла тихо и незаметно в дремучие девственные леса на поиски своего покойного супруга, пока ты там, как последний идиот, радовался солнцу и рассуждал о смысле бытия. Но нет, слава богу, она не слиняла, а, как и прежде, лежала нагая, теперь уж не во сне снова сбросив с себя плотное увесистое одеяло, сшитое из ярких разноцветных лоскутов.