Альберто Моравиа - Римские рассказы

Видимо, эти мысли можно было легко прочесть на моем лице, потому что Джоваккино, паренек из нашей компании, но не из тех, кто больше всех надо мной насмехался, как-то вечером, когда мы выходили из лавки, сказал:

— Вижу, у тебя не хватает мужества поговорить с Марчеллой. Завтра я сам поговорю с ней… И вот увидишь — добьюсь для тебя свидания.

Мне хотелось броситься ему на шею, но, боясь, как всегда, насмешек, я ограничился тем, что стал отговариваться, хотя в общем и не отказывался от его предложения. Джоваккино был белокурый тощий юноша с решительным лицом, казалось, он вечно куда-то спешит. Если бы он никому не сказал об этом, может, я и поверил бы ему. Но на следующий вечер, придя в винную лавку, я убедился, что наша компания уже обо всем знает. Вид у всех был выжидательный, таинственный, почти заговорщический. Они говорили мне:

— Будь спокоен, Джоваккино позаботится об этом.

Или же:

— Выпей еще стаканчик, сегодня твой вечер.

Короче говоря, они возбудили у меня подозрения. Я сидел спиной ко всем, и мне казалось, что спина моя пылает, потому что сзади была стойка, а за стойкой стояла Марчелла, обслуживавшая посетителей. Мы играли и пили около часа, потом Теодоро перешел от нашего столика к другому; тогда Джоваккино, не колеблясь, встал и шепнул мне:

— Сейчас я поговорю с ней.

Между витриной и дверью висело наклонно большое зеркало с рекламой пьемонтского вина. В это зеркало я увидел, как Джоваккино бойко подошел к стойке, облокотился на нее и, наклонившись к Марчелле, стал с ней о чем-то шептаться. Она смотрела на него и что-то отвечала вполголоса. Они разговаривали довольно долго, по крайней мере, мне так показалось, а тем временем остальные приятели все время подталкивали меня локтями, смеялись и подшучивали надо мной. Поговорив с Марчеллой и собираясь уже отойти от нее, Джоваккино сказал ей что-то такое, отчего она покраснела и засмеялась, потом вернулся к нашему столику.

— Завтра вечером, в семь, под колоннадой собора Святого Петра, справа, — шепнул он мне, усаживаясь с довольным лицом.

Все, конечно, принялись меня поздравлять: дело сделано, свидание назначено, я должен благодарить Джоваккино, поднести ему стаканчик, показать, что я не какой-нибудь неблагодарный. Я сделал все, чего от меня требовали; но если я и раньше не верил в свое счастье, то теперь уж я был твердо убежден, что все это только шутка.

Зимой в семь часов уже темно. Сначала я решил просто не ходить на свиданье. Но несмотря на все прежние разочарования, у меня еще оставалась хрупкая надежда, и в последнюю минуту я решил все-таки пойти, чтобы во всем самому убедиться. В этот час площадь Святого Петра, больше чем какая-либо другая площадь, была похожа на каменную пустыню; из глубины ее поднимался собор Святого Петра, погруженный во мрак. Но в свете белых ламп фонаря, которые висели гроздьями на высоких столбах, я различил стоявший около колоннады справа у фонтана автомобиль Раньеро, одного парня из нашей компании. Сквозь блестящее ветровое стекло я неясно увидел также лицо Джоваккино, и тогда я окончательно убедился, что все это была шутка. Притворившись безразличным, я подошел к машине, развязно помахал рукой, чтобы показать, что все понял, перешел площадь и поспешно удалился. Никогда еще я не чувствовал себя таким маленьким, как в этот вечер, когда я бежал, точно крыса, среди этих громад и прошмыгнул под обелиском, вершина которого терялась высоко во мраке. Я вскочил в проходившее мимо такси и с сердцем, переполненным бессильной злобой, вернулся домой.

Однако на этот раз я не простил им: слишком сильно я любил Марчеллу и чувствовал, что уже не могу, как прежде, кончить дело примирением. В винной лавке я больше не показывался; вдобавок еще я заболел, — верно, от огорчения и досады, — и больше месяца просидел дома, потом уехал на месяц в деревню; следующий месяц я провел без приятелей и выпивки — я нигде, кроме дома и магазина, не бывал. Несколько раз я встречал то того, то другого из нашей компании, но я здоровался издали и сразу сворачивал в сторону. Так наступило лето.

Как-то июньским воскресным вечером я шел по Корсо, затерявшись в уличной толпе, которая двигалась медленно, словно процессия. Мне было грустно, потому что я был один, а мне хотелось, чтобы рядом со мной шла женщина, и было бы так хорошо, если бы это была Марчелла. У светофора на перекрестке улицы Гольдони я остановился и вдруг прямо перед собой увидел Марчеллу: она шла об руку с каким-то мужчиной. Это могла быть только Марчелла — ни у какой другой женщины на свете не было такой маленькой головки на таком большом теле. Но на этот раз, впервые, мое внимание привлекла не она сама, а мужчина, который шел с ней рядом. Он был совсем маленький — не то чтобы карлик, но почти; скажем, такой же маленький, как я. Они остановились и, разговаривая, повернулись друг к другу лицом: действительно, это была Марчелла; ее спутник был мужчина лет под сорок, с крупной головой, с усами на широком лице. Оттого, что она была выше его ростом, он держал ее за руку — не так, как держит мужчина, а как ребенок. Но вот они снова пошли и вскоре скрылись в толпе. На этот раз на меня вдруг напала храбрость, которой мне так недоставало всю зиму. На следующий день, в понедельник, в самую жару, я отправился в винную лавку. Случайно Марчелла оказалась одна, лавка была пуста. Я подошел к стойке и одним духом произнес:

— Кто тот мужчина, с которым вы вчера прогуливались на Корсо?

Она подняла на меня глаза — в первый раз за все время, что я ее знал и сказала просто:

— Это Джованни, мой жених… разве вы этого не знаете?.. Мы поженимся через месяц.

Мне показалось, что что-то тянет меня вниз, словно пол разверзся подо мной, и я уцепился за стойку обеими руками.

— Так, значит, в тот вечер, — проговорил я, — у собора Святого Петра…

На этот раз она уже не была такой робкой. Она ответила, поворачиваясь к полке и доставая бутылку:

— В жизни нужно уметь пользоваться случаем, разве вы не знаете, Франческо?.. Ну а вы как поживаете?.. Не выпьете ли вермута?

Я жестом отказался и продолжал сдавленным голосом:

— А я думал, что все это была шутка.

Она ответила:

— Для них — да, но не для меня.

С этим я и ушел отсюда; я старался больше об этом не думать. Но если прежде я просто избегал приятелей, то теперь я их возненавидел. Они столько надо мной насмехались, что я поверил, будто я и впрямь стремлюсь к чему-то невозможному. А оказалось, что все это было вполне возможно. Инстинкт, который никогда не обманывает, подсказал мне истину: Марчелла была предназначена мне в жены. Не говоря уж о том, что она была высокая и сложена так, как мне нравилось, она и сама хотела иметь маленького мужа. Это не просто случай, как сказала она, это почти чудо. И я знал, что чудо это уже никогда больше не повторится.