Булат Окуджава - Упраздненный театр

А Ванванч любил дядю Рафика. Рафик катает Ванванча в машине. Они едут по Тифлису, по булыжнику, по лужам. Останавливаются в каком‑нибудь загадочном месте, и из‑за угла появляется внезапно пышная краснощекая хохотунья и плюхается на сиденье рядом с Ванванчем. "А это кто?" ‑ "Это мой племянник, ‑ говорит Рафик небрежно, ‑ это сын моей сестры... Она знаешь кто? В Москве живет. Она большой человек там. Ее муж знаешь кто? Ааа, вот то‑то... мой зять..." Потом машина ломается, и он залезает под нее и кряхтит, и все проклинает, а знакомая упархивает, похохатывая. Потом они едут дальше, и рядом с Ванванчем сидит уже другая знакомая, очень похожая на ту, первую, и ей тоже объясняет Рафик происхождение Ванванча, а она говорит лениво: "Рафик, отвези меня на базар, ну что тебе стоит? Отвези, ну..." ‑ "Не могу, ‑ говорит Рафик, ‑ клянусь мамой, не могу: меня уже начальник ждет, черт бы его побрал совсем! Вечером в Дидубе поедем, хочешь?.." Дома тетя Сильвия ругает Рафика, он пытается что‑то объяснить, но она говорит ему: "Иди, иди к своим девкам!.."

Ванванч никак не может понять, откуда тете Сильвии все известно и почему Рафика нужно ругать за этих толстых хохотушек, которым было так весело в автомобиле. "Они что, молодые?" ‑ спрашивает Люлю. "Нет, совсем старые, ‑ говорит Ванванч, ‑ такие же, как Рафик". Люлю хохочет во весь свой большой рот. "Что такое! ‑ кричит тетя Сильвия. ‑ Что ты орешь?" ‑ "Я не ору, ‑ обрезает ее Люлю, ‑ я смеюсь, понимаешь? Мне смешно..." ‑ и плачет. Тетя Сильвия в смятении, это хорошо видно. "Не напрягайся, говорит она умоляюще, ‑ я же тебе говорю. Тебе вредно напрягаться... Ну хорошо, прости меня, я погорячилась..." ‑ "Люлюшка, не сердись на маму, говорит Вартан и гладит Люлю по головке, и целует тетю Сильвию в щеку, и щекочет Ванванча под мышками, ‑ мама нервничает, потому что жизнь нелегкая... вот и все... а теперь уже все хорошо, да, Сильвия?" ‑ "Ладно, Вартан, хватит болтовни, ‑ говорит тетя Сильвия по‑командирски. Отправляйся, куда я тебе сказала..." Вартан подмигивает Люлюшке и отдает тете Сильвии честь.

Чтобы утешить Люлюшку, Ванванч извлекает свою копилочку, сову малинового цвета со щелочкой на самой макушке. В ней уже позвякивает мелочь: дедушкин пятачок и копеечка бабуси, это словно капельки червонного золота, расплавленного в их жарких ладонях. Вот они летят, горячие и мягкие, и попадают в узкую щелочку и вливаются в нее, мгновенно принимая ее форму, и успокаиваются с долгим золотым звоном на самом ее дне. Люлюшка слушает с восхищением, тетя Сильвия делает большие глаза. Этот звон затихает не сразу, и он прослушивается едва‑едва, словно бабуся и дедушка переговариваются домашним шепотом на непонятном загадочном языке.

И в какую‑то из редких минут умиротворения и покоя тетя Сильвия подносит к отверстию копеечку, белые холеные ее пальцы разжимаются, и медный кружок проваливается во тьму. И Люлюшка уже изготовила свое золото. Голоса монеток переливаются в совиной утробе, и Ванванч с горечью думает, что не догадался попросить о том же папу и Рафика, и Жоржетту, и маму, чтобы теперь слушать их приглушенные голоса... А сколько же еще тех, кого он знает и любит, чье звонкое участие должно упасть в эту пузатую сову: и бабушка Лиза, и дядя Миша, и Коля, и Вася, и Гоар, и Оля, и Галактион, и Нерсик...

Завтра тетя Сильвия, Люлюшка и Ванванч уезжают в Евпаторию. Вартан будет трудиться в Тифлисе, посылать деньги им к морю, и папа будет трудиться будто бы и здесь, но где‑то недосягаемый. Мамочка в далекой теперь уже Москве. Она не очень‑то балует оттуда письмами. Ей некогда, как и папе. И потом это такое счастье, что есть Сильвия ‑ надежная, практичная, такая сильная и влюбленная в Ванванча. И Ашхен, время от времени вспоминая о сыне и скучая, а может быть, и тоскуя, спокойна за него, и она может отдаваться своему делу, служить своему долгу полноценно, вдохновенно, страстно. И чувство благодарности к Сильвии и Марии переполняет ее.

‑ Вот, ‑ говорит тетя Сильвия Ванванчу, ‑ послушай, что тебе пишет мама.

Ванванч тянет руку к письму, но она отстраняет его.

‑ Нет, нет, ‑ говорит она, ‑ это мне письмо, подожди, но тут есть кое‑что и для тебя. Вот послушай... мой дорогой Кукушенька, как ты поживаешь? Я по тебе очень соскучилась. Слушайся тетю Сильвию и бабушку. У нас произошло вот что: Каминские уехали в Париж насовсем. Они не захотели жить в нашей счастливой стране. Однако знаешь, что самое интересное? Это то, что Жоржетта отказалась ехать с ними! И ты знаешь, что она сказала? Она сказала, что она пионерка и к капиталистам не поедет, представляешь! Ее очень уговаривали, а Юзя Юльевна даже плакала, но Жоржетта была непреклонна и осталась с Настей.

‑ А дальше? ‑ спрашивает Ванванч, задыхаясь.

‑ Дальше это уже мне, ‑ говорит тетя Сильвия.

‑ Ну и дура эта Жоржетта! ‑ смеется Люлю.

‑ Помолчи, ‑ говорит тетя Сильвия, ‑ много ты понимаешь!..

Внезапно Ванванч подбегает к окну. С ним что‑то происходит. Он вцепляется пальцами в кремовую занавеску на окне. Голова его задрана. Он втягивает воздух разинутым ртом, еще, еще, грудь его раздувается, глаза выпучены многозначительно... Куда он смотрит, куда? Куда? Тонкий звук повисает на губах и слетает с них, и усиливается, и улетает прочь... Куда? Куда?.. Напряже‑ние его столь велико, что кажется: еще немного ‑ и рухнет потолок, и закачаются стены. Однако звук, выплескивающийся из него, слаб, чист и мягок. Он как струйка. Куда он течет? Куда стремится? Куда? Куда?.. Сильвия, вышедшая на кухню, стремительно возвращается... Куда, куда, куда вы удалились, златые дни моей весны?.. Люлюшка хохочет. "Что случилось?!" спрашивает тетя Сильвия. "Мама, ‑ хохочет Люлю, ‑ он поет арию Ленского..."

В этот момент входит Вартан и застывает в изумлении. "Кукушка", по‑купечески выдергивает из бумажника хрустящую рублевку и пытается протиснуть ее в щелку копилки. "Нет, нет! ‑ кричит Ванванч, отводя сову. Не надо бумажку! Надо копеечку, копеечку!.." ‑ "Что ты делаешь, Вартан? сердится тетя Сильвия. ‑ Зачем ему нужна твоя бумажка?" ‑ "Ему золото нужно", ‑ говорит Люлю. Вартан недоуменно вскидывает брови. "Ах, золото?.." ‑ и выгребает из кармана пригоршню монет и тянет руку к сове, но Ванванч отводит сову. "Нет, ‑ говорит он серьезно, ‑ нужна только одна монета, чтобы была твоя монетка, понимаешь?.." ‑ "А знаешь, сколько можно мороженого купить на эти деньги? ‑ спрашивает Вартан. ‑ Бери, бери..." Ванванч выбирает копеечку, и она проскальзывает в отверстие и долго обиженно звенит там, устраиваясь среди прочих...

Еще неведома моему герою удручающая истина, что все ‑ однажды: и дождь, и слово, и пейзаж, и за повседневным мельканием не слышна музыка утрат. И когда тетя Сильвия, оторвавшись от книги, спрашивает неведомо кого, не Ванванча, не Люлюшку, а пустое безответное пространство: "Что вы будете делать, когда я умру?", Люлюшка корчит уморительную рожу, а Ванванч говорит, обнадеживая: "Не умрешь".