Юрий Мамлеев - Другой

— Зачем пожаловала, Лерочка?

Лера сидела около нее на диване полуотключенная.

В комнату вбежал кот с расширенными глазами, шерсть дыбом.

— А, — заметила Софья Петровна, — значит, он нагадил. Он всегда, Лерочка, когда нагадит, сам не свой становится. Словно он не естественное дело справляет, а черт знает что делает. Пугается. Сам себя. А делает он по правилам, я его не ругаю. Испуг-то его не от мира сего. Недоволен он своим устройством. Очумевает.

Лера спокойно выслушала эту маленькую лекцию. Кот спрятался в угол.

— А как дочка? — вежливо спросила Лера.

— В Париже. Учится. И все на мои деньги, — горделиво ответила Софья Петровна. — Итак, Лерочка?

— Я решила роман писать. Если пойдет, то дело неплохое. И подзаработать немного, и для души. И собираю материал о всяких интересных, даже небывалых случаях. Включая криминальные.

— Молодец! Пора за ум взяться. Все переводы и переводы. Ты сама напиши, девчонка ты ведь крайне умная. Прославишься.

— Легко сказать. Вы могли бы мне, тетя, по родственному набрать историй всяких, от запредельных до болотных, до тихих, для моей книги. У вас же такой опыт. К вам люди успокоить совесть идут, это так ценно и необычно.

Тетушка громко расхохоталась, так, что кот выпрыгнул из угла.

— Не успокаивать, а «мочить» совесть, детка. Я совесть мочу, не успокаиваю… ха-ха-ха! За это мне и деньги платят. Ты думаешь, просто совесть замочить, у тех, конечно, у которых она есть?

Лера, действуя осторожно, заморгала глазами и превратила свое лицо в глупую маску.

— То-то. Но я не только этим занимаюсь. Я решаю задачи поглобальней, — и она ошалело посмотрела в потолок, словно что-то на нее наплыло, — я тебе, Лера, такое порасскажу, ибо верю в твой талант. Пойдем-ка, попьем чайку с коньячком. Небось, проголодалась, киска.

И она, грузно переваливаясь, поплелась на кухню, за ней — кот, а потом — Лера.

На кухне она сразу предупредила Леру:

— На меня не ссылайся, моего имени не упоминай, истории чуток видоизменяй. Ты же роман пишешь. Поняла?

Лера смирилась с ее поучительным тоном.

Пухлая Софья Петровна еле разместилась в кресле, которое было главной достопримечательностью кухни. Кот юркнул на подоконник и осуждающе поглядел в окно на мир.

Лера, чуть-чуть худенькая, женственная, уместилась на стуле, сложив ножки.

А самовар пыхтел на столе: здесь он никогда, кроме глубокой ночи, не прекращал своего существования и пыхтения.

Бобова начала с того, что очень глубоко и громогласно зевнула.

— Скажу тебе откровенно, племяшка, что народ нынче скучный пошел. Насчет совести ко мне мало кто приходит, в основном молодые бабенки, а мужики-то ведь совесть давно пропили. Я не клевещу на чужой пол, я о многих говорю, не всех, конечно. Приходят после всяких житейских катастроф, мол, вытяни, укажи, что делать и прочее…

— И что, тетя Соня, удачно у вас… того.

— Того, того. Обычно удачно. Я ж вижу кое-что. Укажу, куда вильнуть или как договориться. Но скука, Лера, одна житейщина, быт, ворье, а в основном семейная жизнь. Даже рассказывать тошно. Но людей жалко не меньше кошек. Я жалею.

И Бобова вдруг захохотала.

— Платят-то хорошо?

— По душе. Я особо не настаиваю, но шуток в этом плане не люблю…

— Да, но, поди, есть исключения, не один житейский бред…

— Есть, о них и речь для тебя. Приходит ко мне прошлый год одна, скажем так, девушка и рыдает. Юноша ее над ней же надругался, над ее любовью к нему. К тому же, мать умерла, отец пьет, жить, как обычно, не на что, но главное тоскливо после всего. Короче, повеситься хочет. Обычная история, казалось. Но нюанс в том, что перед тем как кончать, она просит, чтобы я за это ее деяние смыла, успокоила ее совесть. Ей, видите ли, совестно повеситься.

— О, какая тонкая натура!

— Много я с ней провозилась. Денег с нее — кот наплакал, но душу-то жалко. Я и так и эдак… Совесть успокоишь, она тут же и кончит. И все-таки, я ее напугала. Отговорила от такого злодеяния. Но, Лера, какой я метод использовала, даже тебе не могу сказать, это моя тайна.

Лера вздохнула.

— Недавно на мой день рождения мне звонила. Забыть не может. Я ее спрашиваю: больше не тянет? Она сквозь слезы отвечает: почти никогда.

Лера задумалась.

— А что еще?

— Но эта девушка тебе интересна? Я могу ее адрес дать.

— Не надо, не надо, — испугалась Лера. — Я додумаю сама образ.

— Испугалась? А то ведь затянет, меня она тянула, как бы ни с того ни с сего. Бессознательно.

— Тетя Соня, варенье у вас такое вкусное… — протянула Лера. — И что еще? — с нетерпением добавила она, так что варенье с ложки упало на голову кота, который к тому времени приласкался к ее ноге.

— Все не терпится? Для тебя тут один санитар есть. Ну, настоящий бугай лет тридцати. Пришел ко мне, глаза слезятся, и бормочет что-то. Я ему говорю: «Говорите яснее, я не донесу. Это же будет во вред моему бизнесу. Если замочили кого или иные проблемы, — говорите четко, не нервничайте».

— А он?

— А он психует. И не поймешь чего бормочет. О медицине, о каких-то лекарствах, о том, что он де кровь пьет. Не просечь, то ли он метафорически выражается, то ли буквально.

Лера насторожилась и даже напряглась физически. «Этот подходит. Может быть, зацепка» — подумала молниеносно.

— Чем кончилось-то?

— Сбежал. Точнее, я ему сказала: вы бормочете что-то несусветное уже полчаса, у меня голова разболелась. Я вас таким не могу принимать. Он поднялся, такой бугай, и пискнул: «Извините». Я говорю, оставьте ваш телефон, когда я приду в себя, я вас приглашу. Думала, конечно, не даст. Но мне интересно, я люблю полусумасшедших. И представь, Лерочка, он дал телефон.

— Ну и тип!

— Я его обязательно приглашу. Но поскольку он чудной, в ту комнату, — она кивнула в сторону, — я своего телохранителя спрячу. На всякий случай.

— Спрячьте и меня! — чуть не взвизгнула Лера.

— А почему нет? Прячься. Наглядно все услышишь, как на ладони.

Лера даже чуть сладострастно потянулась на стуле.

— Бугай для меня прямо. В роман просится, — добавила она и опять полезла за вареньем, на этот раз не обидев кота.

— Еще один эпизод любопытен, — Софья Петровна округлыми глазами посмотрела в пустоту. — Это с Риммой. Девушка такая. По ее словам, ее любовник — убийца или тянет его к этому. Все карты она боится раскрыть. И сказала, что нуждается в моей душевной помощи. Любовника любит, но убийцу в нем — нет.

— И не боится о таком говорить?

— А чего меня бояться? — обиделась Софья Петровна. — Меня и мухи не боятся. А она девушка чуткая, сама экстрасенс почти. Кроме того, она говорила, дескать, она чует, что он убийца, но доказать это прямо невозможно.

— На том свете докажут, — заметила рассеянно Лера.

— Ну, так вот. Одного сеанса с ней оказалось недостаточно. Я ей наказала еще придти, продолжить. Скоро придет.