Тюрэ Эрикссон - Белый мыс

Было уже совсем светло, когда Оке наконец проснулся и отдернул занавеску. Какой-то парнишка с трудом поднимался в гору на основательно нагруженном велосипеде. Его усталый вид плохо сочетался с ярко-красной надписью на раме: «Молниеносная доставка».

Оке рассеянно проводил его взором, но тут же его осенила мысль, которая зажгла искру надежды в это хмурое утро: велосипедные бюро! Оке разыскал у хозяйки телефонный каталог и стал листать раздел учреждений. Выписав чуть ли не сто адресов и сгруппировав их по районам города и улицам, он двинулся в путь. Сначала прошел в Клара, оттуда – через Старый город в Сёдэр. Здесь было не так-то легко найти нужный адрес, и Оке открыл, что этот район куда обширнее, чем он предполагал раньше.

Повсюду его встречали однообразным отказом, как прежде на заводах, но он упрямо шел дальше, решив проверить весь список до конца. Уже темнело, когда Оке, спотыкаясь от усталости, возвращался обратно через только что отстроенный мост Вестербрун.

Третье бюро, в которое он зашел на Кунгсхольмен, находилось в полуподвальном помещении. На цементном полу лежали в беспорядке велосипедные покрышки. Под потолком висели на крючках запасные велосипеды и верные дождевики, на длинной деревянной скамье вдоль стены сидели в ожидании путевок рассыльные; одни курили, другие разгадывали кроссворды или читали детективные романы.

Шеф восседал около самой двери за сильно потертым, залитым чернилами письменным столом. В мусорной корзине валялись три пустые пивные бутылки, четвертая стояла на полу рядом, наполовину опустошенная.

– Нужен ли нам еще рассыльный? – переспросил он хриплым голосом и протянул руку за бутылкой. – Что ж, если вы умеете провезти тяжелый груз в гололедицу и хорошо знаете город, то…

Оке показал справку из магазина и промолчал о том, что никогда в жизни не ездил на грузовом велосипеде.

– Ладно! Приходи завтра, – решил хозяин в приступе пьяного добродушия.

Он сообщил Оке размер заработка, указал рабочие часы и записал себе в книгу фамилию нового сотрудника.

Выйдя из подвала, Оке испустил глубокий вздох. Где-то в глубине сознания затаилось чувство скрытой опасности, однако оно совершенно заглушалось самым главным: есть работа! Остальное все наладится.

С ближайшего угла он увидел Норр Меларстранд. Вдоль набережной выстроились вмерзшие в лед баржи и шхуны, на блестящей поверхности залива протянулись длинные полосы света от уличных фонарей. А что – пожалуй, стоит уж заодно решить и еще один вопрос сегодня?

В окне комнаты, где жила когда-то Карин, горел свет, но на двери стояла уже другая фамилия. Все же Оке позвонил. Открыл пожилой господин в халате и домашних туфлях.

– Нет, здесь нет никакой фрекен Бергман! – ответил он раздраженно и захлопнул дверь раньше чем Оке успел спросить, куда переехала Карин.

Дворник тоже ничего не смог ему сказать.

Короткие холодные зимние дни казались бесконечно далекими. По залитому ярким солнцем шоссе катили полчища одетых по-летнему велосипедистов, в цветочных ящиках на балконах Фредхелла [45]расцвели яркие петуньи. Здесь простирался городской район нового типа – ничего похожего на сплошные кварталы с цементированными дворами. Высокие дома стояли раздельно на лесистых холмах, оставив деревья и траву в неприкосновенности.

Веселая компания, устроившаяся на травке около дороги, приветливо помахала вслед грузовику. Возможно, это были тоже члены Союза молодежи, а может быть, их просто увлекла мелодия и энтузиазм молодых голосов:

Темноволосая хохотушка Ингер сидела на ящике с лимонадом, аккомпанируя на гитаре. Она приехала в Стокгольм из шахтерского поселка за Полярным кругом и совершенно перевернула представление Оке о северянах как о немногословных, замкнутых людях.

Аксель ожидал товарищей по ячейке в летнем лагере на берегу озера Меларен – любимом месте гуляний молодежи. Он провел здесь уже целый месяц, загорел, как бедуин, и не без гордости повел друзей осматривать свою палатку. Она была старая и залатанная, но зато он настелил в ней дощатый пол и поставил топчан.

– Давно я не имел такой хорошей квартиры! – похвастался он друзьям и предложил Геге и Оке преночевать у него: они собирались переспать в кустах, завернувшись в свои одеяла. – Тесновато будет, но как-нибудь поместимся.

Разбив палатки и расчистив свою лагерную площадку, члены ячейки поспешили к воде.

Между крутой скалой и поросшим березками мысом простирался залив с песчаным дном. Только в одном месте дно было глинистое и здесь густо росли камыши.

Шум голосов и плесканье быстро разогнали прибрежную тишину. Стая вспугнутых уток поднялась с воды и полетела в сторону небольшого островка в заливе. С уступа на скале кто-то махал друзьям рукой.

– Это Бьёркнер, – угадал Геге. – Его повадку издали узнаешь. Поплывем туда, позагораем…

В воздухе повеяло вечерней прохладой, но освещенные золотистым предзакатным заревом камни еще не успели остыть. Вдали мелькали белыми крыльями паруса яхт. Сверкающие красным деревом быстроходные катера проносились мимо мыса, поднимая мелкие волны, которые с легким шлепком разбивались о берег.

– Настоящие дельфины, – сказал Бьёркнер.

– Эх, сейчас бы подвесной мотор и прокатиться на просторе! – вздохнул Геге.

Оке прислонился спиной к скале. Пресная вода стянула веки, во рту появился легкий привкус ила. Он ощутил вдруг острую тоску по родному острову, морю, по шхунам, предназначенным для тяжелого труда в тяжелую погоду и пахнущим нефтью, салакой и дегтем.

Бьёркнер громко присвистнул – Ингер выбралась из воды на камень внизу и сняла купальную шапочку. Ее гибкие движения отличались бессознательной грацией.

– Вот это девушка! Смотри не прозевай, Геге!

– Она в нашей ячейке, – ответил Геге сухо.

– Ну и что ж?

– Ты можешь говорить что хочешь, но я считаю, что к нашим девушкам нужно относиться серьезно. Иначе пойдет болтовня, начнутся всякие осложнения, которые только повредят товарищеским отношениям и нашей организации.

Бьёркнер грубовато рассмеялся:

– Пойду искупаюсь еще раз…

Он прыгнул прямо с уступа и врезался в воду около самого камня, рисуясь перед Ингер.

– Тебе нравится Бьёркнер? – спросил Оке.

– Да. У него хорошая голова, и он, пожалуй, сделает больше, чем от него ждут.

Оке задумался, почему он никогда не мог относиться с полной непосредственностью к Бьёркнеру. Или он просто завидовал ему? Когда Оке с жаром включался в дискуссии в кафе, набив голову тем, что прочитал в газетах и брошюрах, Бьёркнер любил с улыбочкой ловить его на каждом непродуманном утверждении, на каждой неясной или напыщенной формулировке. Часто он для вида соглашался с доводами Оке и завлекал его в самые неожиданные ловушки.