Майкл Каннингем - Избранные дни

— Как ты думаешь мне помочь?

— Каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам.

— Знаю, — сказала она.

— У меня есть кое-что с собой.

— И что же?

Он распахнул куртку. К тощей груди клейкой лентой был примотан обрезок металлической трубы. В правой руке он держал зажигалку, дешевую пластиковую, какие продаются на каждом углу. Зажигалка была красной. Он щелкнул ею, вырвался язычок пламени.

Кэт глубоко вдохнула. Сосредоточься. Надо быть спокойной и сосредоточенной.

— Ты же не хочешь этого сделать, — сказала она. — Ведь не хочешь же.

— Иногда приходится делать то, что сделать трудно.

— Послушай меня… Уолт велит тебе поступить неправильно. Кажется, что так и надо, но на самом деле это плохо. Правда ведь, ты сам тоже это понимаешь?

— То, что совершается вынужденно, — то не убийство, — сказал он. — Только делать это надо с любовью.

— В тебе, по-моему, много любви. Я правильно говорю?

— Не знаю, — сказал он.

— И ты теперь одинок, да?

Он кивнул:

— Мы съехали. Мы больше не живем дома.

— Но ты остался один.

— Ну да. И еще Уолт.

— Уолт бросил тебя на произвол судьбы?

— Настало мое время.

— Ты боишься Уолта?

— Нет.

— А чего ты боишься?

— Не знаю.

— По-моему, ты боишься, что тебе будет больно. Боишься сделать больно другим людям. Я правильно говорю?

— То, что делаешь с любовью, — то не убийство.

— Ты боишься, что в тебе недостаточно любви?

— Наверно.

— А я думаю, в тебе достаточно любви. Думаю, ты умеешь любить, а еще ты смелый. Только смелый стал бы на твоем месте разговаривать со мной.

— Все это здорово. Но неправда. Вы не знаете.

— Чего я не знаю?

Он молчал, сжав собранные трубочкой губы.

Она сказала:

— Послушай меня. Ты совсем запутался. Ты знаешь: то, что велит тебе делать Уолт, — неправильно. Пожалуйста, отцепи от груди эту штуку и дай ее мне. Если ты это сделаешь, все будет хорошо. Обещаю.

Он стоял. Росту в нем было от силы три фута. Под армейской курткой не было видно, на что похоже его тело, изуродовано оно или нет. Глаза чересчур велики, рот слишком мал. Круглая голова крупновата для такого тщедушного тельца. Она лежала на плечах как тыква. Как луна на иллюстрации в детской книжке.

— Я не знаю, как быть, — сказал он.

— Знаешь. Сними эту штуку и отдай мне. А я позабочусь, чтобы все с тобой было хорошо. Давай, все будет в порядке.

— Я не хотел съезжать. Мы всегда там жили.

— Да, сниматься с привычного места нелегко. Понимаю, как ты расстроен.

Он степенно кивнул. Кэт вдруг оказалась во власти всепобеждающего сострадания. Чудовище и перепуганный ребенок Прошедший через истязания маленький мальчик, готовый в любой момент взорвать себя и ее. У нее защипало глаза. Она с удивлением сообразила, что не боится… не только боится.

— Я нервничаю, — сказал он.

Она была в замешательстве. Как вести себя дальше? Если быть слишком доброй, он решит, что любит ее, и может убить. Будешь недостаточно доброй, он убьет тебя, вспылив.

Она поднялась еще на ступеньку. А почему бы и нет? Если он взорвет себя, она так и так погибнет. Зато, подойдя вплотную, она могла бы сбить его с ног, схватить его за руки, сорвать бомбу. Чтобы подорваться, ему сначала будет нужно щелкнуть зажигалкой и поджечь запал. Возможно, ей хватит времени остановить его. Но уверенности в этом у Кэт не было.

— Извините, — сказал он.

У него потекло из носа.

— Не извиняйся. Ты ни в чем не виноват.

Кто бы ни наущал этого ребенка, он его бросил. А ни одному ребенку, даже сумасшедшему, заброшенность на пользу не идет. Она приняла решение. Единственный для нее шанс — завладеть его вниманием, завоевать доверие. Подождать, пока он ослабит бдительность, и тогда действовать.

Она спросила:

— Ты хочешь есть?

— Немножко.

— Может, поднимешься ко мне? У меня найдется кое-какая еда.

— Правда?

— Да. Пошли.

Кэт преодолела последние две ступени и оказалась рядом с ним. Достала из сумочки ключи. Рука у нее дрожала (забавно, а она-то думала, что не боится), но справиться с замком ей удалось.

— Заходи.

Она распахнула перед ним дверь и придержала ее. Он чего-то ждал. Наверно, хотел, чтобы она вошла первой. Должно быть, понимал, что, оказавшись у него за спиной, она сможет схватить его за руки.

Она пошла вперед. Он — за ней.

— Вверх по лестнице.

Кэт поднялась и отперла дверь своей квартиры. Мальчик все это время держался в двух шагах позади нее.

— Красивая, — сказал он.

Квартира не была красивой. Здесь было грязно, настоящая свалка. Повсюду разбросаны обувь и одежда.

Метлу бы и вымести все отсюда

Гостей и гулянок не предвидится

Мы в семье

— Спасибо, — сказала она. — Может, снимешь куртку?

— И так нормально.

Кэт прошла на кухню. Он — за ней. Она открыла холодильник. Не густо. Правда, два яйца все же найдутся. Хлеба нет. Она вспомнила, что где-то завалялось немного крекеров.

— Яичницу будешь? — спросила она.

— Буду.

Она вымыла сковородку, которая уже несколько дней отмокала в раковине, дивясь сюрреалистическому упадку, в какое пришло ее домашнее хозяйство. Мальчик наблюдал за манипуляциями Кэт, стоя в нескольких шагах от нее. При свете виднее была его хилость. Плечи — правое ниже левого — хрупкие, как у птицы. Вместо ушей — ярко-розовые утолщения, словно комочки жевательной резинки, прилепленные по обеим сторонам округлого черепа.

— А где ваши дети? — спросил он.

— У меня нет детей.

— Совсем нету?

— Да.

Он начинал волноваться. Оглядывался по сторонам и теребил в руке зажигалку. Он явно был убежден, что у всякой женщины должны быть дети.

— Нет, не так, — сказала она. — У меня есть маленький сын, его зовут Люк. Но сейчас он не здесь. Он далеко.

— Он скоро приедет?

— Нет. Скоро он не приедет.

— Люк — хорошее имя.

— Сколько тебе лет? — спросила она, разбивая яйцо в миску.

— Я самый младший.

— А как тебя зовут?

— Никак.

— Как же к тебе люди обращаются?

— Я просто понимаю, когда они говорят со мной.

— У твоих братьев тоже не было имен?

Он кивнул.

Кэт разбила второе яйцо. На секунду ее взгляд остановился на двух желтках, ярко-желтых островках, плавающих в бесцветной вязкой жиже. Так привычно и обыденно — два яйца в миске. Она начала взбивать их вилкой.

— Ты любил своих братьев?

— Да.

— Наверно, скучаешь по ним?

— Скучаю.

Она вылила взбитые яйца на сковородку. Привычно и обыденно… Привычно и обыденно — готовить ребенку яичницу. Может, запустить в него раскаленной сковородкой? Нет, руку с зажигалкой он по-прежнему прикрывает курткой. Слишком опасно. Она подцепила яичницу лопаткой, выложила на тарелку, добавила пару ржаных печений с пряностями.