Стивен Фрай - Пресс-папье

Мне рассказывали, что перед выпуском нового продукта специалисты по маркетингу проводят то, что им любо именовать «мозговым штурмом», – это такие совещания, на которых окончательно утверждаются название и описание продукта. Ах, как мне хотелось бы присутствовать при мозговом штурме, в ходе которого родились Бестрепетные Защитники Трусиков и Укромные Подтирки!

– Итак, – произносит Том, – взглянем правде в лицо, эти маленькие красавицы защищают наши трусики без страха и упрека и не доставляя нам никаких хлопот, правильно? Так почему бы нам, черт подери, не назвать их «Бестрепетными Защитниками Трусиков»?

Сей впечатляющий образчик блудомыслия заставляет всех присутствующих налить себе по стакану «Джека Дэниэлса» (специалистам по маркетингу нравится воображать, что они ничем не отличаются от американцев).

– Том попал в самую точку! В самую что ни на есть точку, сукин он сын! – признают все.

– Минуточку, – говорит Жаклин. – А как насчет… как насчет «Бестрепетных Защитников Трусиков и …»?

– Да? Да? – У каждого из присутствующих спирает в зобу дыхание от взволнованных предвкушений. Послужной список у Жаклин – дай бог всякому. Ведь именно она придумала рекламный слоган для «Влажницы» – новой, революционной, увлажняющей туалетной бумаги. «Влажница – это биде в коробочке».

– Как насчет, – произносит Жаклин, – «Бестрепетных Защитников Трусиков и Укромных Подтирок»?

Если бы я или вы, читатель, присутствовали на том совещании, все мы уже бежали бы к телефону, чтобы вызвать психиатрическую неотложку. Блестящий некогда маркетинговый ум обратился в руины. Быть может, при самом лучшем уходе в передовом сумасшедшем доме и, разумеется, при использовании самой что ни на есть интенсивной электрошоковой терапии Жаклин и удастся когда-нибудь привести в состояние, которое позволит ей снова вступить в борения с нашим непростым миром. Впрочем, ничего подобного не происходит. Вместо того чтобы попросить Тома сбегать за санитарами и отвлечь, пока он бегает, Жаклин ласковым разговором, присутствующие разражаются аплодисментами, после чего это достижение передовой мысли доводится до сведения оформителей, упаковщиков и рекламных агентств, и новый продукт предъявляется британской публике.

Наш язык во всей славе его можно сдавливать, отбивать, мять и выжимать, придавая ему разные формы и обличья. При этом могут рождаться чудеса наподобие «Спи, милый принц, спи, убаюкан пеньем херувимов», «немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь» [161]или «Я изучил науку расставанья в простоволосых жалобах ночных». Но могут рождаться и уроды вроде «сохранения наследия» и «семейных ценностей», однако мне и причудиться никогда не могло, что найдется человек, который обшарит словарь и силком обвенчает невинное, заливающееся краской стыда прилагательное «укромные» с чужеродным ему юным существительным «подтирка».

В языке остались еще сотни тысяч слов, которые со временем будут сопрягаться такими прекрасными, уродливыми, непристойными и причудливыми способами, каких мы представить себе пока что не можем. Давайте же помолимся о том, чтобы с изобретением Бестрепетных Защитников Трусиков и Укромных Подтирок худшее осталось уже позади.

Сегодня я ваш иностранный корреспондент. Судьба заставила меня совершить поездку в Америку, в опустошенные земли Лос-Анджелеса, штат Калифорния. Большой «Гранд-отель», на залитом светом балконе которого я записываю эти спотыкливые слова, стоит на авеню Звезд, неподалеку от бульвара Санта-Моника и улицы, носящей название Созвездие. Трудно удержаться от перечисления этих пышных имен, еще труднее удержаться от перечисления великолепных фильмов, снятых в этом замечательном городе. И потому моя сегодняшняя задача – втиснуть в эту статейку столько названий фильмов, сколько удастся, а ваша – обнаружить их, прячущихся в напыщенном (по необходимости) тексте, каковой последует дальше. Времяпрепровождение, возможно, не самое увлекательное, но и не более пагубное, чем попытки убить 10 минут невероятного путешествия, которое вы совершаете по дороге на работу, решая кроссворд, состоящий из названий книг Агаты Кристи, или считая попадающиеся вам по пути спутниковые тарелки.

Вам потребуется карандаш или иная письменная принадлежность эпохи невысоких технологий, коей вы будете обводить названия фильмов. В счет идут только полные названия, стоящие (изредка) в отличном от оригинального склонении. К примеру, в этом параграфе вы могли уже заметить «Иностранного корреспондента», «Поездку в Америку», «Опустошенные земли», «Невероятное путешествие», «Агату» и «Гранд-отель», но могли и проглядеть «Город», «10» и «Большой». Впрочем, эти названия не в счет: соревнование начинается со следующего абзаца. Первого читателя, который пришлет мне больше 90 названий, ожидает подарок из Калифорнии. Да, и помните, речь идет только об американских фильмах.

Добро пожаловать в Лос-Анджелес. Превыше всего, это город, в котором чувствуешь себя более странно, чем в раю. Будучи там, в двух шагах от бульвара Сансет, ты словно проходишь сквозь строй эмоций – от нетерпимости к подозрению и ярости. Жить и умереть в Лос-Анджелесе – значит понять, что за штука – эта удивительная жизнь, я признаюсь вам, однако, что обитает здесь чужая нация – и я в ней чужой, и все мне чужие.

От рассвета до заката синие небеса осеняют этот город, в котором обо всех и каждом можно сказать: вот человек беззаботный, вот люди богатые и знаменитые или, по крайней мере, богатые и странноватые; они осеняют изобилие, за которым давно закрепилась дурная слава, здесь вы на каждом шагу видите власть, видите интерьеры и поместья, в которых даже садовник носит ливрею. Однако ужасная правда состоит в том, что существует и совсем другая история, ибо проходит ночь и восходит солнце, и восходит оно также над теми, о ком принято говорить: обычные люди, люди неприкаянные; над каждым, кто носит на себе печать «нелюбимый», «травмированный нищетой», – это загнанные мужчины и женщины, чей удел – злые улицы, и относятся к ним здесь так, точно они – крысы. Это изгои, и каждый из них – пропавший без вести, инопланетянин.

Назовите меня нескромным, но мне приснился сегодня ночной кошмар, и я проснулся уже на последнем дыхании и лежал, размышляя о том, как этот безумный, безумный, безумный, безумный мир, этот бедлам раскачивается на самом краю пропасти с его духами для домашних животных, музеями бюстгальтеров, дворами с кондиционированным воздухом, бракосочетаниями собак, – и ведь все это делается без следа иронии, изо всех сил делается самыми распрекрасными людьми.