Стивен Фрай - Пресс-папье

Новейший эвфемизм для обозначения инвалида, только что, с пылу с жару, доставленный к нам из Соединенных Штатов, – я сознаю, что совершаю опасный шаг, но я его совершу, – так вот, новейший эвфемизм для обозначения инвалида выглядит так: «физически проблематичный». Слово же «слепой», как вы уже знаете, надлежит ныне заменять фразой «визуально ограниченный».

Я никогда не разделял неприязни к слову «гей», которую, как более чем убедительно показывают письма читателей нашей газеты, питали очень многие. По-моему, хорошее было слово, и теперь, когда его безжалостно и бесстыдно отняли у нас, заменить его нам будет нечем. Однако к чему кривить душой? – ведь нам вернули слова столь же достойные: «голубой», «гомик», «пидор», «додик» и «извращенец». Одно хорошее слово за пять – обмен совсем неплохой. Слово «гомосексуалист» вполне пригодно как якобы медицинское определение, однако неизменно использовать только его – это все равно что произносить «деторождение» всякий раз, как нам требуется упомянуть о родах. Всегда приятно иметь не оценочное, ходовое слово для описания достаточно широко распространенного факта. Беда фразочек наподобие «визуально ограниченный» в том, что они норовят отменить слова наподобие «гей» (ага, я его все-таки вставил!), которые люди употребляли годами. Тот же «слепой» – это не эвфемизм, в нем ничего пренебрежительного или чрезмерно технического нет.

Я понимаю, радетели слепых и инвалидов навязывают нам эти новые слова в попытках проявить «позитивный подход», однако меня страшно тревожит то обстоятельство, что при этом срабатывает закон уменьшающейся доходности. Выражение «физически неполноценный» было поначалу новым и «позитивным», как некогда и «инвалид», однако каждое из них оказывалось недолговечнее своего предшественника.

Боюсь, и «проблематичный», и «визуально ограниченный» тоже устареют, и очень скоро. По моим прикидкам, одновременно с недавно купленным мной новым CDV-плеером.

И подозреваю, что японцам будет проще создать симпатичную замену для CDV, чем американцам – изобрести новое обозначение незрячего человека.

Если вы не читаете эту статью, а видите вместо нее способное вместить 800 слов пустое белое пространство, озаглавленное «Стивен Фрай по выходным», знайте, что редакционная коллегия «Дейли телеграф» подобрала свои девичьи юбки и решила воспользоваться правом запрещать и цензурировать, ибо статья, которую вы не читаете, бесстрашно выставляла напоказ приемы, обычаи и образ мыслей упомянутой редакционной коллегии, а она скорее предпочтет действовать под завесой секретности, чем допустить безжалостное разоблачение ее методов в выпускаемой ею же газете.

Начну с вопроса. Вы случайно родом не из Вустершира? Некоторые из вас, читающих это (или изумленно взирающих на пустое белое пространство, которое этому полагалось занять), наверняка проживают на расстоянии всего лишь пешей прогулки от названного бесценного графства. И мне интересно – имеется ли в вас что-нибудь из ряда вон выходящее? Может быть, вы стыдливее обычного?

Не таится ли в водах Дроитвича, коврах Киддерминстера и просторных, улыбчивых акрах Эвешама нечто, наделяющее людей жеманной чувствительностью, духом пуританства? Мне, живущему под широкими небесами Норфолка, такое и в голову никогда не приходило, но вам, возможно, будет приятно узнать, что широта или узость ваших взглядов является источником постоянной озабоченности для тех, кто по долгу службы присматривает за содержанием читаемой вами ежедневно газеты.

Позвольте мне объясниться. Сегодня после полудня я позвонил в справочный стол тематического отдела газеты. Из этого метонима, или синекдохи, отнюдь не следует, будто я погряз в грехах моих настолько, что докатился до попыток прозвониться внутрь предмета меблировки, а следует из него, что я позвонил заместительнице редактора, дабы уведомить ее о содержании моей ежеседмичной лепты. Я прибегаю здесь к тому, что мой школьный преподаватель английского языка называл «словарем старшеклассника» – «синекдоха», «ежеседмичная», – не по причине извращенной привязанности к неудобопонятным словесам, но ради того, чтобы подготовить вас, и особенно тех, кто родом из Вустершира, к потрясению, коим грозят вам непристойности, которыми я намерен изгадить остаток этой статьи.

Ну так вот, я сказал заместительнице редактора, что обдумываю статью о Саддаме Хусейне и кошмаре, творящемся ныне в Заливе. И при этом мне вдруг пришло в голову, что слова, обозначающего преступление, которое совершает одно государство, незаконно вторгаясь в пределы другого, не существует, и, возможно, тут подошел бы термин, который придумал я сам, – «саддамия». Организация Объединенных Наций может даже увековечить его в особой статье своего Устава, которая недвусмысленно запрещала бы одной стране беспричинно саддамизировать другую и вводила бы против саддамитов суровые санкции.

Заместительница редактора внимательно выслушала меня. «Хорошо, – сказала она. – Правда, меня немного беспокоит реакция, которую это слово может вызвать у читателей Вустершира».

Я дернулся, точно забагренный лосось, и телефонная трубка выпала из моей руки. Почему никто никогда ничего не говорил мне о читателях Вустершира и их особливых требованиях? Я знал, какое отвращение способны испытывать горожане Танбридж-Уэллса, знал, что полковник и миссис Чичестер не желают иметь ничего общего с современными драматургами. То, что «Разгневанного» из Минчинхэмптона давно тошнит от слова «целеполагание», известно уже всем и каждому, равно как и то, что «Обозленный» из Каршелтона недоволен повсеместным распространением тихоокеанской устрицы, вытесняющей добрую старую колчестерскую, однако, должен признаться, проблемы Вустершира от внимания моего ускользнули.

Если опасения редакции оправданны, но она тем не менее решилась, руководствуясь похвальным свободомыслием, напечатать эту статью, не исключено, что к данной минуте телефон Вустерской городской больницы уже раскалился от звонков лиловолицых граждан, орущих благим матом, требуя, чтобы им немедленно доставили настой наперстянки; что полиция графства уже сформировала высокомобильную спецгруппу, которой надлежит как-то справиться с обезумевшими пикетчиками из деревушки Бродвей; что телефон местной пожарной команды обрывают встревоженные жители, напуганные кострами из номеров «Телеграф», во множестве разожженными активистами дамблтонского комитета «Сожжем эту грязь».

Если все так, я искренне сожалею об этом, сожалею так сильно, что готов съесть мою шляпу.

Я думаю, для жителей Вустершира настало время уведомить «Телеграф» о том, что они способны переварить гораздо больше, чем предполагалось до сих пор. А жителям других графств пора наконец добиться того, чтобы их мнения были услышаны. Все эти годы вы читали в «Телеграфе» статьи, которые кто-то просматривал и исправлял без вашего ведома, да-да, исправлял! Статьи фальсифицированные, выхолощенные, цензурированные, сокращенные, обезображенные, придушенные, придавленные, стреноженные и приглаженные – и все это ради того, чтобы не задеть чувствительных вустерширцев. Вы, вероятно, и не ведаете о том, что сочинения Уильяма Дидса нередко отличаются столь страстной пылкостью, что ему приходится писать их на асбестовой бумаге; что Уэрсторна и Хеффера принято называть Гилбертом и Джорджем современной журналистики; что к чтению неправленых опусов Хью Монтгомери-Мэссинджберда допускаются лишь те, кого штатный доктор нашей газеты признает способными таковое выдержать. Разумеется, не ведаете, поскольку большая часть того, что они пишут, вымарывается, процеживается сквозь тонкое сито и фильтруется в угоду жителям Вустершира.