Сью Таунсенд - Ковентри возрождается

— Ты же не думаешь, что они с Джеральдом Фоксом любили друг друга, а?

— Я знаю, что этого не было.

— Откуда тебе знать? — Мэри была в ярости от самодовольства Джона.

— Слушай, — сказал Джон, — у меня нет настроения спорить ни сейчас, ни потом, поэтому хватит спорить, ладно?

— Как, вообще?

— Ага, меня от этого тошнит; просто мозги сохнут.

— А что, если я права, а ты не прав или ты прав, а я?..

— Тогда просто скажи что хочешь, и я тоже скажу, согласна? Но хватит спорить. И...

— Да?

— Опять ты взяла в рот золотую цепочку. Это меня с ума сводит. Извини, но правда сводит.

— Ну, знаешь! Джон?

— Что?

— Больше я твое белье не стираю и не глажу тоже. Извини, но уж уволь.

— Что ж, это справедливо.

Каждый из них изумился тому, как спокойно другой воспринял эти слова, и впервые в жизни они почти нравились друг другу; в тот миг они не могли бы этого объяснить, но они почувствовали, что такое быть взрослыми.

Они встали в сторонке от встречавших, толпившихся у ограждения, и принялись высматривать дядю Сида и тетю Руфь, которые должны были выйти из зала таможенного досмотра. Оба надеялись, что Сид в хорошем настроении и его удастся уговорить поездить по Лондону. С Сидом никогда не знаешь, чего ждать; он очень сложная натура.

В аэропорту постоянно передавали по радио разные объявления; я их слушала, особенно не вникая в то, что говорил диктор. Но вдруг я навострила уши, чтобы не пропустить ни слова:

— Джона Дейкина просят пройти в бюро информации. Джон Дейкин, пройдите в бюро информации.

— Так зовут моего сына, — сказала я Додо.

— Существуют, наверное, тысячи Джонов Дейкинов, — ответила она, но заметно встревожилась.

— Где бюро информации? Где оно, Додо?

— Я тебе покажу, но, пожалуйста, Яффа, держись на расстоянии и не делай глупостей, обещаешь, дорогая?

Мы вышли из кафетерия и посмотрели с галереи вниз. Бюро информации было прямо под нами. Моя дочь Мэри стояла там с озабоченным видом. На ней было ее лучшее пальто, а светлые волосы острыми прядями торчали во все стороны в новой современной прическе, видимо, покрытые чем-то липким.

— Чем это она намазала свои чудные волосы? — спросила я.

— Гелем, — ответила Додо и тут же добавила: — Она поразительно похожа на тебя прежнюю, правда?

Пока мы наблюдали, сквозь толпу прошел мой золотоволосый сын и тронул Мэри за плечо. Она обернулась, и они улыбнулись друг другу. На лицах у них было явное облегчение.

— Если ты сейчас к ним подойдешь, то окажешься в тюрьме, а им разобьешь сердце. Не ходи, Яффа!

Я не могла оторвать глаз от моих прекрасных детей.

— Додо, быстрей пойди скажи им, что я здесь... пожалуйста, Додо.

Додо медленно спустилась по лестнице и подошла к моим детям. Странное это было зрелище, в жизни не предполагала такого увидеть; до чего же разными были эти люди! Вот Додо уже говорит с ними. Они оглядываются. Увидели меня. Додо резко сказала им что-то, и они сразу отвернулись. Меня неудержимо тянуло к детям. Я так сильно стремилась к ним, что почувствовала слабость, у меня закружилась голова, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы перестать глупо хныкать вслух от вожделения.

Напряженной, деревянной походкой Джон и Мэри двинулись прочь; Додо вновь подошла ко мне и сказала:

— Они сядут в черное такси. Оно проедет разок вокруг аэропорта, потом вернется на стоянку и посадит тебя. Вот тебе на такси. — Она дала мне двадцатифунтовую купюру. Она была сама не своя от страха.

— У меня никогда не было детей, кроме Джефа, — сказала она. — Теперь, когда он умер, я жалею, что нет детей; впрочем, ты ведь больше никогда не будешь свободной, правда? Я права?

— Да, права, — сказала я. Стоит родить ребенка, и свобода утрачена навсегда.

Додо спросила, хочу ли я еще удрать. Я сказала, не знаю. Наступило молчание. Наконец я спросила Додо, почему больше не передают, чтобы Джон подошел к бюро информации.

— Они потерялись в толпе и повсюду искали друг друга. Они приехали сюда встретить Сидни — как и ты.

Сидни снова нажал кнопку.

Стюардесса быстро прошла по проходу и склонила над Сидни лицо, разрисованное продукцией «Макс Фактор».

— Мы задерживаемся из-за технической неисправности, сэр, — солгала она. — Оставайтесь, пожалуйста, на месте.

— Но мы уже больше часа как сели. Что за техническая неисправность?

— Они знают, что делают, Сид, — сказала Руфь.

Этот мягкий укор Руфи удивил Сидни; он его еще и напугал. Сидни вспомнил, что вчера Руфь отказалась заняться любовью и что к телефону она подошла вопреки его желанию. Правда, других признаков ее непокорства не было... до сих пор.

— Они явно не знают, что делают, Руфь; кому-то это явно на руку. Я схожу с самолета, и немедленно!

— Пожалуйста, сэр, мы получили распоряжение никого из самолета не выпускать.

Сквозь толстый слой косметики на лице стюардессы пробивался пот. Из гладкого пучка волос выскочила прядь. Теперь она стала похожа на обычного человека, а не на автомат связи между фирмой и клиентами. Крупный неуклюжий мужчина боком пробирался по узкому проходу. Инспектор Слай вот-вот схватит того, за кем гнался. Стюардесса указала на Сидни, потом отошла в сторону, предоставив свободу действий закону.

— Сидни Ламберт? Я инспектор сыскной полиции Слай. Пройдите, пожалуйста, со мной и не спрашивайте, почему, куда или зачем. Я человек занятой, поэтому подробности опустим. Теперь встаньте и идите со мной.

— Почему? Куда? Зачем? — спросил Сидни.

— Они знают про кольцо, Сид! — сказала Руфь. Она сняла свое новенькое золотое кольцо с бриллиантом и отдала его инспектору Слаю, тот повертел его в руках, сказал «очень мило» и, к ее изумлению, вернул ей.

— Значит, это связано с Ковентри, так ведь? — сказал Сидни, когда он, Слай и еще несколько зачем-то собравшихся здесь полицейских спускались из самолета по алюминиевым ступенькам трапа.

— Да, — сказал Слай. — Я посажу вас под арест и буду давить до тех пор, пока не выжму из вас, где она прячется. Мне на следующей неделе положен небольшой отгул, поеду в Норфолк наблюдать жизнь птиц, и я хочу, чтобы это дело уже было закрыто, чисто-аккуратно, до того, как я уложу в чемодан бинокль.

Сидни дрожмя дрожал в своем легком белом костюме. После Португалии Англия казалась тусклой и бесцветной; мерзкая погода была, как водится, в каком-то неопределенном расположении духа: немножко холодно, немножко мокро, немножко туманно — в общем, немножко тоскливо. Шагая по бетонному полю, Сидни посматривал на замкнутые английские физиономии своих спутников. «Они все тут в Англии сексуально подавлены», — подумал Сидни, временно отмежевываясь от соотечественников.