Алексей Андреев - Среднерусские истории

началась с того, что на въезде в наш городок, на той самой главной дороге, которая, извилисто проходя насквозь и трижды по пути сменив название, далее столь же прихотливо, сколь и неотвратимо, словно кара Господня, вновь устремляется через леса и пашни к столице нашей Родины Москве, местный бизнесмен Лопухов едва не сбил двух незнакомых старух.

Старухи мирно ковыляли по обочине, подпирая каждый свой шаг узловатыми клюками, выломленными из сушняка, как вдруг из двора Евдохиной с остервенелым лаем им под ноги бросился беспородный кобель по кличке Волдырь. Старухи испуганно отшатнулись, их повело на дорогу, и если бы не хорошая реакция Лопухова и не цепкие тормоза его джипа, с визгом замершего буквально в полуметре от застывших бабок, история эта печально закончилась бы, толком и не начавшись.

Лопухов хоть и был бизнесменом уже несколько лет, до этого пребывая в разных конторах обычным инженером, однако причудливой смесью из наглости, презрения и самодовольства свой характер обогатить так и не удосужился, поэтому мысль о том, что он мог убить или сильно покалечить двух старух, заставила его покрыться липким потом. Да и руки дрожащие отодрать от руля он смог не сразу. И вышел на ватных ногах бледный, пошатываясь. И испуг свой запоздалый выразил некорректным вопросом:

– Куда ж вы, дуры старые, прете?!

– А ты куда, умник, летишь? – ответно спросила одна из старух – повыше, пожилистее и побойчей.

– Я не лечу, я еду. По дороге.

– Вот и езжай дальше, буржуй!

Вторая старуха, маленькая и сухонькая, с лицом, напоминающим сухофрукт, укрытый от солнца в платочек, оторвав наконец взгляд от оскалившейся решетки радиатора и грозно сияющего кенгурятника, посмотрела на Лопухова и кротко сказала:

– Прости, милый, собаки мы испугались.

– Да я ж убить вас мог! Вы же прям под колеса бросились!

– Мог, милый, мог, – закивала старуха и вдруг как-то удивительно легко добавила: – Только мы давно уж мертвые.

В этот момент Волдырь, припавший к земле при визге тормозов, встрепенулся и хотел было облаять до кучи и Лопухова, но тот бросил на него такой взгляд, что пес сразу заткнулся, поджал хвост и постарался сделаться невидимым.

Зато, бойко выкатившись со двора и глядя только на дорогую машину, подала голос его хозяйка. Да еще как подала.

– Ой, собачку убили! – в голос заблажила она. – Ой, задавили собачку мою драгоценную!

– Никто твоего кабыздоха не давил! – рявкнул на нее Лопухов. – На цепи держи припадочного!

– Да? – поубавила обороты Евдохина. Она нагнулась и заглянула под джип. – А где ж он?

– Вон! – указал на лежащего в стороне пса Лопухов.

– Ах… – трагически выдохнула Евдохина. – Покалечил собачку, ирод!

Волдырь вскочил, широко зевнул и с самым бодрым видом завилял хозяйке хвостом. Чем, надо сказать, не сильно ее обрадовал.

– Вижу – спугал животную, – все-таки высказала еще одну претензию она, хотя уже поняла, что дело это пустое. – А уж у меня как сердце зашлось… – И приложила к груди руку, выжидательно глядя на Лопухова.

Но даже сочувствия не дождалась.

– Из-за твоего пса я вон их чуть не задавил.

– Кого – их?.. Тех бабок, что ли?

Только тут Лопухов заметил, что старух рядом уже нет. Припадая на свои клюки, они медленно удалялись по обочине.

– А собачка здесь при чем?.. – Не дожидаясь ответа, Евдохина отвернулась и пошла обратно во двор. Волдырь с довольным видом потрусил следом. – Ходют тут, ездют кое-как, а животное им виновато…

Лопухов покачал головой, сам зачем-то заглянул под машину, посмотрел вслед старухам и нехотя полез за руль. И, лишь когда их обогнал, сделав на всякий случай большую дугу по встречной, он вспомнил слова второй старухи о том, что они давно мертвые. Вспомнил и пробормотал:

– Они, видите ли, мертвые, а мне под статью…

Это в больших городах можно годами знакомых не видеть, а то и десятилетиями, если специальных усилий не предпринять, а в маленьких, вроде нашего, уж если ты вышел на улицу и, к примеру, на рынок направился или в магазин, а то и по какой-нибудь официальной надобности, то, будь уверен, всех знакомых по пути обязательно встретишь. Поврозь и попеременно. Вот и Лопухов, разъезжая по всяким своим коммерческим делам, вторично наткнулся на старух уже часа через полтора. Наткнулся фигурально, конечно, не так, как в первый раз. Просто увидел их, подъехав к рынку, у палатки хлебозавода.

Стоя перед витриной, они то взглядывали на ценники, то тихо о чем-то спорили, то принимались пересчитывать мелочь на ладони той, что была повыше и пожилистее.

– Чего – не хватает? – подойдя, спросил Лопухов.

Жилистая быстро сжала деньги в кулаке и только потом обернулась.

– А, буржуй, – узнала она Лопухова. – Больше никого еще сегодня не задавил?

– А никто больше под колеса и не бросался, – миролюбиво ответил Лопухов и, вынув внушительное портмоне, предложил: – Может, добавить?

– Сами справимся! – отрезала жилистая, взяла подругу за руку и отошла чуть в сторону.

Лопухов пожал плечами, купил батон белого и двинулся на рынок. Когда он вернулся к машине, купив по списку все, о чем просила жена, старух у палатки уже не было.

В третий раз они попались ему на глаза на выезде, неподалеку от автостанции, связывающей городок с окружающими селениями и остальным миром. Лопухов уже заехал домой, сдал жене сумки с продуктами, узнал, чего сегодня будет на обед, заскочил в мэрию к нужному человеку, от которого зависело, у кого и за сколько будут куплены стройматериалы для грядущего ремонта школы и еще нескольких городских зданий, включая и те, где сидят рядышком, как куры на насесте, наши милиция, прокуратура и суд, – сидят, разумеется, в хорошем смысле, но вот сами сажают в плохом, – заехал на склад, чтобы воочию убедиться в запасах товара и решить, чего надо будет еще завезти, если дело с нужным человеком выгорит, самолично отобрал партию сухой вагонки для городского прокурора и с тоской посмотрел, как ее начали переносить к куче всего остального, вчера отложенного ему для отправки, – прокурор уже в третий раз заказывал у него полную машину стройматериалов, а денег все не платил, кормя обещаниями и заверениями в вечной дружбе, – посмотрел на вялую торговлю в своем магазинчике при складе, отчитал в очередной раз продавца Игната, который вновь горделивым и неприступным памятником торчал посреди торгового зала, презрительно глядя на редких посетителей, вместо того чтобы завлекать их товаром, расхваливая его достоинства, – и теперь ехал домой на обед. Тут-то, осторожно подъезжая по узкому и сильно колдобистому Сельскохозяйственному переулку к Центральной улице, он и заметил расположившихся у колонки старух.