Алексей Андреев - Среднерусские истории

– Ну а… – хотел задать следующий вопрос Лопухов, но жена его перебила:

– А откуда вы, бабушки?

– Издалека, с Зауралья, – не обращая внимания на неодобрительный взгляд подруги, ответила Надежда.

– Ого! – воскликнул Лопухов. – Как же вы к нам попали?

– Как все – по дороге. Шли – и попали.

– Пешком, что ли? – не поверил Лопухов.

– По-всякому… Когда пешком, когда на электричке, пока не ссадят, а то и попутка подбирала…

Лопуховы обменялись удивленными взглядами, и Галина спросила:

– А куда вы, если не секрет?

– Да какой там секрет – в Москву.

– Но до Москвы еще столько… – Галина не договорила, так как путь до столицы, где она была три раза и все проездом, измерялся для нее не километрами, а временем, потраченным на дорогу. Сначала автобусом до областного центра, затем – городским до железнодорожного вокзала, а там уже можно было сесть на проходящий поезд, если повезет. На все про все, с ожиданиями, уходило почти сутки. И это транспортом, а если пешком…

– Ничего, как-нибудь дойдем. Вон уже сколько прошли.

– А там у вас родственники? – поинтересовалась Галина.

Надежда перестала есть и низко склонилась к тарелке, а Мария, и без того не слишком любезная, посмурнела еще больше и почему-то с гневом произнесла:

– Нету у нас там никакой родни!

Возникла неловкая пауза.

– И нигде нет, – тихо нарушила ее Надежда и завозила по скатерти пальцами, будто затирая что-то или разглаживая.

– Ладно, им это ни к чему, – одернула ее подруга и тоже отложила вилку. – Мы на дворе подождем.

– Сначала чай. – Галина почувствовала себя виноватой, хотя и непонятно было – в чем? – Вы уж доешьте, а я сейчас…

– Сытые мы. – Мария отодвинула тарелку с чуть тронутым рагу и все же добавила после заминки: – Спасибо.

– Да, спасибо вам, очень вкусно все, – торопливо сказала Надежда в спину хозяйки и с извиняющимся видом глянула на Лопухова. – Извините нас.

Подруга поджала губы, но промолчала. И осталась сидеть, хотя перед этим намеревалась встать.

– За что извинять-то? Это вы меня извините… ну за то, что утром… чуть не задавил.

– Бог простит, – неуступчиво буркнула Мария, а подруга ее только легонько отмахнулась.

Галина принесла чай, поставила перед старухами вазочки с пряниками и конфетами.

– Может, варенья хотите? – спросила. – Есть яблочное, клубничное, сливовое… Или смородины протертой?

– Мы на дорогу обратно хотим, – сказала Мария. Однако чай все-таки в блюдце налила и стала прихлебывать. Подруга деликатно, мелкими глотками, пила из чашки. К сладостям никто из них не притрагивался.

– Да успеете вы на дорогу. К вечеру машин на трассе больше, – сказал Лопухов, а жена его спросила:

– А ночуете вы где?

– Как получится, – ответила Надежда. – Домов-то вон сколько брошенных. А то и в лесу.

– А если дождь?

– Так у нас пленка с собой – укрыться.

– М-да-а… – протянул Лопухов. – И давно вы так… путешествуете?

– Третий месяц.

– А зачем?! – воскликнул он. – Сидели бы дома… Что вам эта Москва?!

– А нету у нас никакого дома! – с вызовом вмешалась Мария. – Ничего у нас нету! Было – и нету! Одни головешки…

И вновь возникла неловкая пауза, которую на этот раз нарушила Галина.

– Пожар? – участливо спросила она.

– Да, пожар. – Мария отвернулась к окну.

– Поубивали у нас всех, – вдруг обыденно, словно делясь последними услышанными новостями, сообщила Надежда и, глядя на Галину, продолжила: – У нее сын, как комбинат наш закрылся, – выпивать начал, ну и раз не сдержался и при встрече директору бывшему, который комбинат распродал… богатый был комбинат, весь город кормил… высказал все и в лужу пихнул, а тот зятю своему в милицию пожаловался… и тут же приехали, увезли, а утром отдали – кровью харкал… и писал тоже… В больницу брать не хотели – боялись этих. На третий день взяли, да уж поздно. А когда помер, сказали: сердце… Маша ходила всюду и в Москву писала, правду хотела найти, так сначала невестку ее избили среди бела дня, а потом дом сожгли… с невесткой и внуками…

– Ванечкой и Катенькой, – не поворачиваясь, глухо сказала Мария. – И зачем я утром ушла… была бы сейчас с ними…

– Маша в церковь поехала – помолиться и свечки поставить. Праздник был, Ильин день… А когда вернулась – уже догорало. Дом старый, деревянный…

– Сказали – проводка… А бензином разило так…

– Мы тогда друг дружку не знали еще. В разных концах жили, я рядом с домом в школе работала, Маша на комбинате всю жизнь. И муж ее тоже… во вредном цеху… до пенсии так и не дожил…

– Да, нам ведь всё говорили: для страны, для детей и внуков, чтоб им потом лучше жилось, а вышло-то вон как – для этих старались, которые наших же и… – Мария дернулась всем телом и замолчала.

– И моих всех убили, – ровно, почти без эмоций, и от этого как-то особенно жутко прозвучало из уст Надежды. – Юрочка, внук, – в Чечне пропал. Написали, что дезертировал. А через полгода друг его, с которым вместе служили, навестил проездом и сказал, что вроде бы Юрочка не дезертировал и не погиб, его свои же командиры местным в рабство продали. Его и еще восемь человек. А списали, как пропавших. Дочь деньги, какие были, собрала, поехала его выкупать – и тоже сгинула… Я все ждала, ждала, надеялась, потом сон увидела, как они встретились на небесах. И поняла – всё, ждать не надо… А потом и Людочку, дочь сына, убили. Она в десятый перешла и с друзьями на пляж к Косому озеру поехала. А там еще компании – погода хорошая стояла, солнце, выходной. И один поганец, сын начальника над депутатами нашими, начал к Людочке приставать – нечего тебе с этими делать, дескать, пойдешь со мной. Ребята ему раз объяснили по-хорошему, второй – а он все лез и лез. Наглый, привык, что все для него, без отказа. Чуть до драки не дошло. Бугай-то здоровый, школу окончил, да и дружки тут же. Только мало их было, наших больше… На третий раз Людочка ему сказала, что скорее утопится, чем с таким, как он, пойдет. Она же знала про него, да все знали – и как он, подростком еще, силой заставил мальчика, который компании их не нравился, раздеться и перед девочками в коридоре выставил, а мальчик в одну из них был влюблен… домой пришел и повесился, и как у младших портфели отбирал и заставлял выкупать, а у кого нечем было – те должны были ему прислуживать, и как учительницу однажды за двойку избил – все ему с рук сходило… Ну он тогда поорал-поорал разные гадости и отстал. Ребята костер развели, стали загорать, купаться… А потом смотрят – нет нигде Людочки. И этот со своими пропал… Через два дня рыбаки ее в озере нашли. Утонула. Хотя плавала она хорошо, по часу, а то и больше, из воды не вылезала, любила далеко уплыть, за поворот, где, кроме нее, никого… Один раз даже взрослого мужика спасла здесь же, на Косом. А тут вдруг утонула. Ребята, конечно, все, как было, рассказали, но в милиции их даже слушать не стали – выгнали. А этого сразу в Москву отправили – поступать. Кто видел его в самолете, говорят – вся морда была расцарапана. А вскоре и родители его туда перебрались – повысились… Невестка после похорон к матери своей в Запорожье горевать уехала – у них с сыном давно были нелады, только Людочка их вместе и удерживала, – а сын целыми днями дома сидел, все молчал и молчал… да мы оба молчали, каждый в своем углу… потом вдруг собрался и уехал. Только записку оставил: «Прости, мама, не могу. Прощай и не жди». Я сразу поняла – куда он… Ну и через год с лишним участковый пришел. Сказал, что возле Москвы моего сына нашли, убитым. В лесу каком-то, рядом с особняками разных больших начальников. «Наверное, – сказал, – на стройку хотел к кому-нибудь наняться, да там таких желающих много, конкуренция, кто-то его, видать, и зарезал». Еще год назад, оказалось, его нашли, и паспорт в потайном кармане обнаружили, но кто же возиться-то будет и хранить? Так и закопали в безымянной братской могиле, как невостребованного. Однако бумагу все же отправили, только не сразу и не туда поначалу, так что повезло, что вообще дошла. «Обычно, – сказал, – ничего о таких и не доходит. Скоро у нас полгорода в пропавших числиться будет». Вот так вот, – закончила она, не проронив за время рассказа ни одной слезинки. Видимо, все уже выплакано было. И у нее, и у подруги.