Василий Логинов - Шаговая улица

Две серые расщепленные дощечки на полпути к вершине бесполезного трамплина, два серых глаза Игоря-Егора на четвертой парте в правом ряду.

5

"Перст мыслительный - мягкое синтетическое покрытие обеспечивает нежность прикосновения. Антистатическая обработка. Мультифункциональное применение. В комплект входят специальные насадки для интенсификации различных мыслительных процессов: философские, а-ля-Цицерон, классические риторо-демагогические, ускорительные для персон с нижесредней скоростью мысли, специализированные политико-экономические. Богатый ассортимент специальных насадок позволяет рекомендовать наш "перст мыслительный" представителям практически всех слоев населения и профессий".

- Почему стоим? - отделенный от салона противоударным пластиком, краснопиджачный шофер вздрогнул от голоса Игоря-Егора, раздавшегося из скрытого динамика. Потом взял с панели микрофон и ответил.

- Опять пробка, шеф. Въехали в город. Ничего не могу сделать: мы блокированы со всех сторон.

- Что, нельзя было сразу занять левый ряд? Вечно ты не дотумкаешь, скоро все оставшиеся мозги своей игрой выбьешь. Только и думаешь о записях и перезаписях. Наверное, вчера опять с каким-нибудь корреспондентом допоздна перед микрофоном выкаблучивался, а теперь засыпаешь на ходу. Тоже мне рекордсмен. Работать надо нормально! - Игорь-Егор резко перевел тумблер переговорного устройства в выключенное положение.

Досадная остановка. Теперь он может опоздать к окончанию первого урока. Игорь-Егор взглянул на лежащий рядом на боковом раскладном столике пышный букет чайных роз, каждая из которых была размером со средний мужской кулак.

Голландские розы были куплены по его просьбе шофером Пашей заранее.

"Все-таки он парень ничего", - малая горечь, вызванная непредвиденной остановкой, ушла, и к Игорю-Егору воспоминанием о поисках водителя для новенького линкольна вернулось минувшее лето.

Несмотря на изнуряющую июльскую жару и отпускное время, Ник, его первый заместитель по фирме, по своим каналам сумел найти, и порекомендовал шефу шестерых бывших таксистов.

В течение недели Игорь-Егор познакомился с четырьмя из них. Первый был кос на один глаз, что создавало мучительное выражение перманентной непосильной работы на его лице, работы зрачка по поиску затерявшейся в морщинах бульдожьих щек, редко оволосенной левой ноздри; другой при разговоре постоянно втягивал воздух сквозь густо ослюненные, плотно сомкнутые губы, казалось, что этот претендент тщетно пытается выдуть внутри себя большой пузырь из жевательной резинки; третий и четвертый дополняли друг друга: один из них изъяснялся с привлечением большого количества "блинов", а второй через полслова вставлял "да, точно, хренова мать".

До шестого претендента дело не дошло, поскольку пятым был Паша Котляков.

Паша зарабатывал на жизнь регулировкой жигулевских клапанов в частных гаражах. Когда Игорь-Егор приехал для первого знакомства, то он как раз закончил размонтирование двигателя шестерки странного цвета, бывшего когда-то так называемым "мокрым асфальтом", но теперь, по причине старости, приобретшего сизые голубиные оттенки. Паша стоял над разверстым чревом автомобиля, перечно-солевой оттенок клапанной крышки которого контрастно подчеркивали белые петли пластиковых труб, красные обезглавленные обрывки проводов, коричнево-черные шпильки и болты, а также кучкующиеся множества покрытых пороховыми оспинками маслянистой грязи гаек и шайб, и играл на зубах марш из оперы Верди "Аида". Матовые полукруглые пластинки его ногтей расходились веером, чуть прикоснувшись к тверди зубов, и опять сходились, группировались, чтобы в новом порыве, найдя поддержку в синхронных вибрациях языка, модуляциях мягкого неба и щек, дать толчок чуть глуховатым звукам. Музыка вставной духовой секции, только ради которой и была, как всегда казалось Игорю-Егору, написана Верди эта опера, преобразилась, утратила казенную традиционность и отчужденную металлическую строгость, стала теплой и понятной.

Подойдя ближе к самозабвенно играющему мастеру, Игорь-Егор сначала удивился, что Пашины пальцы, лихо выбивающие хорошо знакомый мотив попеременно на верхних и нижних зубах, чисты и белы, несмотря на недавнюю грязную работу, но потом разглядел, что рядом, на крыше машины, лежат две пары перчаток: резиновые, чистые и гладкие, и трикотажные, слегка запачканные.

- Послушай, а что-нибудь из классики рока можешь?

- Без проблем, - и смодулированные щеками трубы Верди, подчиняясь Пашиному зубному искусству, органично перешли в фуз-гитару "Железного человека" из старого репертуара английской группы "Блэк Сэббаз".

"Аз есмь железочеловек, у него большой железный шлем, - глядя на подпрыгивающие на переносице мастера очки в массивной черной оправе, про себя проговаривал собственный вольный перевод хорошо знакомого текста Игорь-Егор, надо будет заказать ему нормальные легкие очки, чтобы не мешали игре. Да и за рулем моего новенького линкольна он должен выглядеть достойно. И обязательно стильный прикид".

6

После того наставнического урока Аида Николаевна пришла домой и сразу легла, накрывшись стареньким клетчатым пледом.

Мышцы рук и ног прошивала мелкая рябь мурашек, все кости тела приобрели странную объемность, и, казалось, ожили, стали самостоятельными настырными существами, стремящимися вырваться наружу сквозь истонченную пленку плоти.

"Что это было? - в голове тукали бессмысленные слова, - почему я провалилась в прошлое никуда?"

Отдельные быстрые волны холодящих мурашек собирались в полки, полки объединялись в дивизии, дивизии в армии, и по-армейски четко и эффективно озноб овладел всем ее телом. Она свернулась калачиком, подтянула со всех сторон под себя плед, закрыла глаза и увидела множество спутанных светящихся пружинок, выстраивавших какую-то сложную конструкцию. Постепенно конструкция приобрела познаваемую осмысленность, сложился трехкамерный узор, оформился трехламповый медицинский светильник, и Аида Николаевна оказалась в операционной.

Ей сейчас будут делать аборт...

Какой аборт? Разве можно на таком сроке?

Ничего, ничего, мы заливочку, это дозволяется, хорошие результаты дает...

Зачем аборт? Это противно, больно, мерзко.

Ничего, ничего, надо же как-то косточки освободить, заиндевели совсем...

И уже змеится розовый казенный шланг с приделанной на одном конце огромной пластмассовой воронкой, язвительно кокетничающей ушком круглой ручки, а другой его конец, блестящий от смазки черный наконечник спринцовки, но очень толстый, почти три сантиметра в диаметре, прицеливается гладким круглым отверстием, как смрадным дулом, в нее; в огромном синеватом флаконе булькает ошметками пены густая жидкость, стекая неровными потеками по внутренним стенкам, и опять остервенело бросаясь в атаку на своды бутыли, пытаясь добраться до горловых отверстий, сначала до ближайшего, первого по ходу движения, остеклованного этой зловещей емкостью, а затем, вырвавшись на свободу, посредством шланга, через низ напряженного человеческого тела, потом выше, выше, обжигая холодом все внутренности, до второго, покрытого со всех сторон исстрадавшейся мягкой плотью, до гортани Аиды Николаевны; яркая лампа жадно лижет все вокруг своим трехпалым световым языком-жалом, иссушая атмосферу вокруг, делая ее почти непригодной для дыхания, и такой своей монотонной лучевой работой истончая снаружи единственную живую плоть в операционной, и эта плоть Аиды...