Дан Маркович - Монолог о пути

Это трудно объяснить, потому что я помню свое страдание в течение тех лет, когда мы пытались ее вылечить и поднять на ноги, мое отчаяние, когда я ее кормил, а она отворачивалась от еды... Острую боль и чувство безнадежности, когда я оставлял ее и ничего изменить не мог... Что-то разорвалось во мне. Мне не хотелось ее больше видеть. Я пережил все, и больше не мог. Я переживаю многие вещи в себе - заранее, представляя их, как они могут быть, смеюсь или плачу сам с собой, а когда подступает реальность, для меня уже все произошло. Когда жена запретила мне общаться с дочерью, я смирился, потому что все это уже пережил, когда лежал на матраце, на полу в своей комнате, а за стеной спала дочь. Я все это уже знал и перечувствовал, отсюда моя нечувствительность в моменты, когда нужно бы чувствовать.

В эти три года все, кроме самых простых чувств, было неважным, незначительным, отошло на обочину. Я хотел так жить вечно и только в последний, третий год, стал уставать и раздражаться. Мы отошли друг от друга, и я остался один. Ненадолго, потому что наступил 75-ый год, еще один всплеск, еще одно лето.

6

В 75-ом мои чувства были сложней, не сосредоточены целиком на примитивной сексуальности, на физической стороне отношений. Да и не в отношениях с женщинами было дело. Это был пик моего чувственного восприятия мира. Никогда ни до этого, ни после я не чувствовал так остро жизни: все вокруг меня радовало, удивляло, и все, казалось, еще впереди. Мне было тогда 35. И в то же время я был совершеннейшим бездельником, и, по всем собственным представлениям, никак не мог себя уважать: занимается черт знает чем, забросил науку и чему-то радуется!

Я жил уже отдельно, в однокомнатной квартире, наслаждался ее тишиной, чистотой, теплом, пустотой... спал на полу на матраце, потом купил кровать, огромный письменный стол, больше ничего в комнате не было... ел на кухне, сидя на единственном табурете перед узким подоконником, у меня была одна миска, ложка и нож, я готовил себе "салат"- крошил помидоры и смешивал их с творогом... долго спал, читал пустые книги, занимался всерьез упражнениями иогов и добился неплохих результатов в гибкости, много гулял по окрестностям, снова смотрел на женщин...

У меня то и дело возникали, одна за другой, кратковременные, но бурные влюбленности, связи... все это фантастически быстро развивалось - и лопалось. Я влюблялся, хотел жениться... Хватало меня на месяц. Случай благородно "подсунул" мне нескольких хороших женщин, они относились ко мне с нежностью. Они страдали, я страдал... и оставлял их ради нового увлечения. Я никогда так легко и радостно не чувствовал себя, как этим летом, несмотря на постоянные переживания. Мир был ярким, сверкающим, горячим и принимал меня с радостью. Я, привыкший к тому, что за все надо бороться, отстаивать свою свободу, просто легкомысленно жил и наслаждался теплом, летом, едой, своей неутомимостью, женщинами...

Помню, мы с братом Сашей шли от Серпухова домой пешком. Через старый полуразрушенный мост, потом по густой траве, по песку, по берегу реки... Я не чувствовал усталости. Мы пили пиво, впервые за много лет разговаривали без напряженности. Вечером жрали, по другому не скажешь, пельмени, пили водку. Я был ненасытен, водка меня не брала. Жизнь казалась бесконечной. Одно такое лето. Если б его не было, я бы не мог сказать с такой определенностью, как сейчас - я жил!

Осенью я женился на женщине, которая меня заинтересовала. Я был увлечен, но совсем не так, как в предыдущие годы. Мне с ней было интересно. Впервые за долгое время я почувствовал интерес к другому человеку. Это было началом нового этапа.

7

Что делать дальше - снова встал вопрос, который я отодвигал. Самое смешное то, что я за эти годы, легко и свободно, не придавая никакого значения, сделал несколько неплохих работ. Но в целом, конечно, моя наука топталась на месте. Я не знал, что дальше. И для того, чтобы отложить решение, выдумал писать докторскую диссертацию - подведу черту, разберусь в сделанном и, может быть, осмотрев все с высоты, что-то придумаю. К тому же выиграю время, ведь занятие это почтенное и всем понятное, можно отлынивать от текущей работы, исчезать надолго. Я ездил в Москву, где жила моя новая жена, писал диссертацию и наблюдал жизнь художников. Она была чуждой, непонятной, но привлекала странной свободой, которую люди взяли, не заслужив долгим и трудным путем "восхождения". Решили, что имеют право, и вот так живут. Я же представлял себя истинную свободу только как награду в конце славного пути.

Скоро я увидел, что люди как люди - свои подонки, шарлатаны. тщеславцы и карьеристы, и умные талантливые люди. Им сложней жить, чем "научникам", про которых власть выучила, что нужны. Я твердо знал, что к живописи не способен, и не пытался. Но мне было любопытно и непонятно, по каким же критериям картина "считается" хорошей или плохой, как это можно понять?..

Так, в относительном безделии, прошли два года. Не было сильных бурь и той постоянной тяжести, с которой я привык жить. Я не спеша писал диссертацию, лениво копался на работе, ездил в Москву смотреть на художников... Правда, я чувствовал себя слегка растерянным, но угрызений никаких не было. Можно сказать, впервые в жизни я жил легко, спокойно и интересно.

8

Что это были за годы - три плюс два, такие разные и все-таки похожие. Первые три были безумием, срывом, праздником - чем угодно. Последующие два - покой и легкость. Главное, что их объединяет: наука потеряла свою ценность, особую власть надо мной. Еще осталось удовольствие от интеллектуальной игры. Хорошее, добротное, умное занятие. Но оно перестало меня волновать. Я уже не мог вкладывать в нее свои чувства, это кончилось. Так или иначе, это должно было произойти. Могло, как у многих, кого я знаю - через усталость, разочарование, цинизм, увлечение мелкими ценностями - деньгами, комфортом... или бытом, семьей, детьми... Я был по-другому воспитан. Произошло другое: вытеснение простыми чувствами, страстями, которые в силу обстоятельств жизни и моего характера, были задвинуты в угол много лет.

Такой поворот оказался естественней для меня, чем глубокое осмысление и дальновидные решения. В сущности я довольно примитивно устроен, "облагораживать" свои инстинкты не умею - с головой ухожу в свое звериное начало. Я просто взорвался и, по закону маятника, качнулся в противоположную сторону. Годами наследие матери, ее волевое, разумное начало господствовало, теперь же проявились черты отца, его чувственный, интуитивный подход к жизни. Новые отношения завладели мной и удерживали свои позиции с такой же силой и решительностью, как прежде разум и наука.

За три года я исчерпал открывшуюся мне другую сторону самого себя, и, чувствуя приближение пустоты, начал метаться. Меня больше устраивала определенность самых простых инстинктов, погруженность в них, чем отсутствие почвы под ногами. Когда я терял увлеченность, веру в особую ценность того, чем занимаюсь, всегда приходил страх. Тогда окружающий мир наступал на меня, со своим вялым равновесием дня и ночи, тухлыми буднями... Как всегда в минуты неопределенности, во мне проявились более тонкие чувства - нежность, сомнения, страх, неуверенность в собственной устойчивости. Я начал метаться от одной женщины к другой, каждой приписывая особые качества, убеждая себя во влюбленности. Наконец, как-то убедил - и попал совсем в другую среду, чуждую мне, но интересную. Наступило краткое равновесие - последующие два года я жил, ничего не требуя от себя, спокойно наслаждаясь самой жизнью, что вовсе мне не присуще.