Дан Маркович - Остров

Мне пока везет, почти всегда возвращаюсь в довольно равнодушную среду. Здесь меня не ждут, но и не очень злятся, когда напоминаю о своем существовании слабыми движениями. А я помню, так со мной уже было, ничего страшного не случилось, и успокаиваюсь.

Уверен, что отошел недалеко, и в этих трех домах, которые вижу, находится моя дверь и стены. Убежище мое.

4.

Иногда я помню, откуда вышел, куда иду, но чаще забываю. Как просто там, у себя - бежал, не зная дома, скользил по кривой улочке, смеялся, молодой... вдруг легкий толчок в плечо, приехали... пространство дрогнуло, и обратно выпадаю. Хмурый день, галоши, тяжесть в ногах, и тут же неприятности, думать о пище, где спать... Ничего не поделаешь, трудно жить тем, что было, отталкивая то, что есть; хорошо бы перед исчезновением запомнить хотя бы одну-две детали текущего дня... Но я неисправим, про безопасность всегда забываю. А потом хожу вокруг да около этих домов, и вычисляю, где мое жилье. Каждый раз как на новой планете. Записывать адрес бесполезно, теряются записочки, куда-то исчезают, а расспрашивать опасно, опасно...

Иногда это занимательно, своего рода детектив, игра, но чаще неприятно, даже страшно - можно остаться под открытым небом, а ведь не всегда тепло, в природе происходят смены под влиянием ветров, нагоняющих погоду. Знаю, знаю, есть теории о движении земли вокруг солнца, сам когда-то увлекался... а потом понял, может, и правда, но неважная деталь: никогда не видел, чтобы земля вращалась вокруг чего-либо, не ощущал, и мне привычней говорить о простых вещах, от которых зависит жизнь. Например, про ветер я могу сказать многое.

5.

Они говорят время, я говорю - ветер. Он сдувает все, что плохо лежит, и со мной остается Сегодня, Завтра, и Мой Остров.

Сегодня удерживается потому, что я ухватился за него обеими лапами и держу. Как только явился, выпал, немедленно хватаюсь. Есть подозрение, что существует еще Завтра, но оно пока не живо, не мертво - дремлет где-то, иногда махнет хвостом, чтобы сегодняшние дела не казались уж совсем не нужными, иначе, зачем есть, думать о крыше и стенах, о своей двери, если не будет Завтра?.. На один день хватит всего, и пищи не надо, и без крыши перетерплю. Пока еще дремлет где-то мое Завтра, тощий хвостик, хиленькие лапки... А вот Остров - главное, что имею. Его тоже вроде бы нет, но к нему можно вернуться, пусть на время, а потом обязательно падаешь обратно. Я говорю - выпадаешь, привычка; вокруг каждого дела, пристрастия или заблуждения, образуются со временем свои слова, жаргон, некоторые считают, новый язык... вот и у меня свои.

Сегодняшний день - проходной двор, ничего не поделаешь. Но отсюда ведут пути в другие мои места, это важно, поэтому надо терпеть, и ждать, когда меня стукнет в очередной раз, я застыну на месте с открытым ртом, и буду уже не здесь. Беда в том, что я не успеваю...

1.

Мы вбежали, возбужденные морозным воздухом и быстрые, нам говорят:

- Нет вашего Халфина, уволили, а занятие проведет начальник, Алимов Виктор Константинович.

Выгнали все-таки - за пьянство, разгильдяйство и постоянные споры с начальством. Нет, прямо этого никто не говорил, студентам не докладывают, но слух быстро пронесся, все его жалели, потому что был он самый невредный и простой человек, перед студентами не выпендривался и не командовал, и часто рассказывал нам странные истории, о том, как делается наука. Мы рассматривали препараты, рисовали и записывали в тетрадки, а он сидя на столе, привалившись к стенке, поблескивая очками, негромко, с легким заиканием... Он не пел слова и фразы, как потом придумали учить, а ставил частые точки, останавливался после нескольких слов, оттого речь была весомой. В анатомичке вечный холод, он обычно в куртке, и нам разрешал накидывать на плечи, иначе невозможно, в соседней комнате мертвецы, прохлада на пользу им. Ночью их сваливали в баки с формалином, а днем вытаскивали на столы, чтобы резали студенты первых курсов, а мы занимались тканями, опухолями... стеклышки с препаратами, заморозка, микротомы, прочее, но это специальный разговор.

2.

Однажды Халфина спросили про открытие его начальника, Алимова, или Алима, как его называли мы, а некоторые говорили - "Налим".

- Он важное дело сделал, обнаружил, можно сказать, новый орган в мозгу, пузырек, или островок. От него, как потом оказалось, зависит понимание образа. Ну, вот, вы смотрите картину, или на себя в зеркале - и видите живой образ, воспринимаете всерьез, хотя всего лишь отражение света от амальгамы, да?.. или на холсте намазано краской... Без этого органа будешь как кот - не узнает себя в зеркале, глянет и отвернется.

Алимов высокий, крепко сколоченный, белокожий, с большими руками, при ходьбе размахивал левой, словно такт отбивал, и прихрамывал на левую ногу, осколок задел колено, говорили. Они воевали вместе или рядом, Алим старше лет на десять, командир, а Халфин еще студент, взяли на войну солдатом, потом назначили сержантом, Алимов так и называл его - "наш сержант", и относился к нему с юмором - "наш сержант опять в своей теории погряз, я проведу занятие..." Он долго его терпел, надо правду сказать. Много лет прошло с войны, а один все оставался начальником, а другой - сержант. Мы тоже Халфина между собой - сержант и сержант... ему за тридцать было, а по движениям и разговору все еще мальчишка.

Халфин, как всегда, на столе, в углу, кутался в просторную старую куртку, нос прятал в воротник. Поболтал ногой, помолчал, и добавил:

- Т-только вот. Н-не посмотрел. Д-другое п-полушарие...

Если заикается, значит важные слова. В этом смысл теории Сержанта был - полушария мозга разные, причем в самом огромном смысле: одно заведует логикой и мыслью, другое - чувствами и образами. Он был уверен, и пытался доказать. В науке так бывает, сначала уверен, а потом ищешь доказательства, иногда находишь, тогда говорят - гений, но чаще говорят "бред" и пальцем крутят у виска. Халфину почти невозможно было свою истину доказать, слишком на многое замахнулся, один на весь мозг, вот так. И над ним, конечно, смеялись. Алим давно доктор и профессор, а Сержант трижды кандидатскую провалил, не пропускали. Алим его ругал.

3.

Как-то я остался убирать за группу, у нас очередь была, со стола убирать, вытирать, препараты кидали в раковину с щелочью, а утром лаборантка домывала стеклышки, полоскала, сушила для новых работ. И я слышал, и видел их тоже, за стеклянной перегородкой, где кабинетик Алима. Халфин сидел на высокой табуретке, нос, как всегда, утопил в воротнике, Алим наклонился над ним и говорит:

- Ну, ты даешь, Андрей... Надо мной смеются, не можешь парню нормальной темы дать для корочки, кандидатской - это же тьфу делов! Подумай, ну, подумай, сержант, на что ты лезешь в своих тапочках... Одно дело - центр какой, их десятки уже наоткрывали... а ты - полушария!.. Это ж... просто бред, ну, бредовая идея! Мозг!... вершина, что может быть сложней, а ты придумал схемку, модельку, как теперь говорят, и думаешь в нее всю сложность уложить?.. Рассуди сам, бредовый парень, никаких доказательств... К тому же алкаш, меня давно упрекают...