Масахико Симада - Красивые души

– Ты что-то хотела мне сказать? – Каору решил поторопить Андзю, которая никак не могла начать разговор.

– Фудзико вернулась.

На зеленоватом, наверное от похмелья, лице Каору проступил румянец. Неужели и раньше упоминание ее имени имело такой живительный эффект?

– Когда она приехала? – Даже хриплый голос в одно мгновение приобрел певучее металлическое звучание.

– Четыре дня назад. Позавчера я встречалась с ней.

– У нее все в порядке?

– Да. Она просила передать тебе, что будет рада, если ты не забыл обещания, которое вы дали друг другу.

– Да? Она так сказала? Разве я мог забыть? Она хотела со мной встретиться? – Каору так светился от радости, что Андзю почувствовала себя преданной. Даже в детстве он очень редко проявлял свои чувства, но радость от новой встречи с Фудзико Каору и не пытался скрывать. Это так изумило Андзю, что она совсем забыла о своей ревности.

– А что вы с Фудзико пообещали друг другу в Нью-Йорке?

– Я не могу тебе сказать. Это секрет.

– Фудзико говорила то же самое. Каору! – окликнула его Андзю и пристально посмотрела ему в лицо.

Каору показалось, что ее взгляд, будто лиана, обвивает его, и он спросил:

– Почему у тебя такие грустные глаза?

Ресницы у Андзю задрожали, она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на водонапорную башню. Теперь наступил черед Каору заглядывать ей в лицо. В ее глазах стояли слезы, нижние ресницы намокли.

– Что случилось? Я чем-то тебя обидел?

– Нет, мне просто взгрустнулось.

– Не надо грустить, если на то нет причин.

А причины были. Радость Каору печалила Андзю. Она сама себе была противна: как можно грустить, когда брату хорошо! Андзю пыталась объяснить, что с ней происходит, но нахлынувшие на нее чувства не признавали логических объяснений.

– Ты мой младший брат, но ты мне не родной. Поэтому и тяжело.

– Можно подумать, что раньше ты об этом не знала.

– Помнишь, перед твоей поездкой в Америку мы приходили сюда, на реку? С тех пор во мне что-то изменилось. Все из-за тебя. И дело не только во мне. Изменилась вся семья Токива.

– А что я такого сделал?

– От одного твоего присутствия все теряют рассудок – Андзю путалась в словах, она и корила его, и превозносила; ее смятение пугало Каору.

– Из-за меня? Я всех свожу с ума? То есть лучше, чтобы меня не было?

– Нет. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Без тебя мне плохо.

– Андзю, я не понимаю. Что мне делать? – На самом деле Каору наверняка догадывался, что хочет сказать Андзю. Знал он и почему Андзю не может говорить об этом прямо.

– Ты можешь делать все, что угодно. Я не стану тебя упрекать. Ты должен быть свободен. Никто не имеет права ограничивать тебя, ты не обязан подчиняться ничьим приказам.

– Ты хочешь сказать: освободись от дома Токива?

– Не только. Я хочу, чтобы ты был свободен и от всех соблазнов, и от всех любовниц.

«И от Фудзико… – хотела сказать Андзю, – свободен настолько, что мог бы полюбить как женщину свою старшую сестру». Вероятно, Каору разгадал мысли Андзю, или, может внутреннее чутье подсказало ему перевести разговор в другое русло.

– Хочешь, чтобы я стал инопланетянином? Да я всегда был как инопланетянин.

До его отъезда в Америку они приезжали к этой реке вдвоем, и Андзю влюбилась в Каору, что приводило ее в крайнее смятение. Но она изо всех сил пыталась оставаться ему старшей сестрой, не давая воли своей ревности к Фудзико. То чувство неловкости, которое возникло между ними, стало предвестником ее любви к младшему брату. Тогда победила нерешительность. Теперь бабушки уже нет в живых. Ни отец, ни мать не станут пускаться в рассуждения о любовной добродетели и морали. Узы дома Токива распались. Нерешительность ушла, осталась ненависть.

– Каору, я больше не считаю тебя своим младшим братом. Поэтому и ты меня… – Андзю решила продолжить признание, которое она не завершила в прошлый раз у реки. Но Каору тут же потянул Андзю за руки и сказал умоляюще:

– Прошу тебя. Оставайся мне старшей сестрой.

Он пытался предотвратить признание Андзю. А она с надеждой смотрела на него, ожидая объятий и поцелуев. Каору, должно быть, понимал, чего она от него хочет, но не пытался разбить невидимую стену, существовавшую между ними.

– Ты не поцелуешь меня? Как тогда, в аэропорту, в тот день, когда уезжал в Америку?

Андзю обхватила шею Каору и смотрела на него полным томления взглядом, не давая ему отвернуться.

– Дети смотрят. – Каору попытался отодвинуться от Андзю.

– Знаю. Ты не можешь жить без Фудзико. Но я тоже не могу жить без тебя. Не называй меня больше сестрой. Я не понимаю, кто я. Чем больше я думаю о том, что мне нельзя тебя любить, тем тяжелее мне становится. Я знаю, мои признания все испортят. Но я подумала: мне станет легче, если я откроюсь тебе.

Признание – вроде мгновенной лотереи: выигрыш выдается сразу. Андзю вздохнула, отвернулась от Каору и закрыла лицо руками. Наверняка сейчас ни у кого в мире нет такого потерянного выражения лица, как у нее, подумала она.

– Что я за дура. Ненавижу себя!

Замешательство Каору вмиг охладило ее возбуждение. Теперь Андзю, наверное, придется раскаиваться бесчисленное количество раз. Новых отношений не начать, пока чего-нибудь не разрушишь. Это действительно так, но бывает, старые отношения разрушаются, а ничего нового и не возникает.

– Могу догадаться, каково тебе сейчас, сестра, – сказал Каору в спину Андзю. Сказал грубо, явно намекая, что утешать он ее не собирается. – Я вернусь к тому, к чему должен вернуться. И когда это произойдет, мне хотелось бы, чтобы ты была рядом. В прошлом году на этом месте ты мне пообещала: если, превратившись опять в Каору Ноду, я останусь твоим младшим братом, тебе этого будет достаточно. И я тоже не хочу тебя терять. Не хочу, чтобы ты была несчастной в любви.

Каору не отвергал признания Андзю. Ей ничего не оставалось, как поверить ему. Каору медленно пошел по насыпи, Андзю смотрела ему в спину и думала: куда он должен вернуться? Когда это случится? Наверняка это зависело от Фудзико. Знает ли его избранница, средоточие всех его помыслов, всех движений души, как влияют на Каору каждое оброненное ею слово, каждый ее жест? Задумывалась ли Фудзико хоть раз о том, что ее вздох, ее «да» или «нет» определяют и будущее той женщины, которая любит Каору? Почему тот, кто любит, и тот, кого любят, находятся в таких неравных условиях? Андзю желала Каору свободы, а он с радостью подчинился бы Фудзико. Чем настойчивее его отвергали, тем глубже его засасывало болото.

– Почему? – немного в нос спросила Андзю, обращаясь к спине Каору. – Почему ты так любишь Фудзико?

– Не знаю, – ответил Каору. Но он не мог не знать. В своей затянувшейся зимней спячке Каору лелеял мысли о Фудзико потому, что она находилась в дальних краях, куда его переживания не долетали. Если бы они могли встречаться всегда, когда захочется, вне всяких сомнений, сейчас их любовь вызывала бы только улыбку. Если бы они жадно стремились насытиться друг другом, то и страсть их быстрее бы остыла. Старания Андзю помешать их любви, наоборот, продлевали ей жизнь.