Масахико Симада - Красивые души

Восстанавливая разорванное письмо, Каору осознал: детство любви закончилось. Теперь он должен потрудиться – сменить ненависть на сострадание, вырастить надежду из разочарования, превратить ревность в заботу и эти усилия назвать любовью. Если у него не получится, тогда Фудзико точно сбежит от него на край света. До сих пор Каору любил придуманную Фудзико. В недосягаемый образ Фудзико он вкладывал свои слова, вдыхал свои желания, во сне придавал ему форму. Он не мог по-другому. Хватит ли у него сил все изменить?

Пока любовь Каору нельзя назвать несчастной. Ключ от любовного треугольника перешел от Андзю в руки Фудзико. Еще до того, как заняться дипломатией в качестве сотрудника ООН, она стала умелым психологом. Она сдерживала свои чувства и читала чувства других, успокаивала гнев, лечила печаль… Работа, непосильная для высококвалифицированных военных и административных работников, для нее не представляла труда. По сравнению с Фудзико Каору и Андзю казались неопытными шпионами.

Каору решил не предпринимать решительных действий, а сначала стать мужчиной, достойным внимания Фудзико. Не гнаться за удовольствием и наслаждением, а завоевать ее уважение. Проще всего было для начала исполнить обещание, которое они дали друг другу в детстве. Его тенор стал стабильным. Именно сейчас, когда его голос приобрел силу и гибкость, он хотел пригласить ее на концерт и постараться, чтобы от его пения у нее пульсировало в висках. Он хотел вложить в свой голос все, что чувствовал, проникнуть в сознание Фудзико, возбудить ее.

Когда у него появилась эта идея, он решил посоветоваться с Ёсино Хосокавой.

– Я хотел бы выступить на сцене.

– Ну так выступай. Были бы деньги, любой концерт можно организовать, – бросила она и вдруг посмотрела на него необычно серьезно. – Ты ведь берешь «ми» во второй октаве? Я давно думала, из тебя может получиться контртенор.

Ему и в голову не приходило петь фальцетом, но Ёсино никогда не подводила интуиция.

– Ты ведь иногда пародируешь Марию Каллас. Я недавно услышала, как ты поешь арию из «Сомнамбулы», и поразилась. Прямо колдовство какое-то! Может, разучишь? Если ты позанимаешься, спокойно сможешь петь в диапазоне меццо-сопрано. Нужно только поработать над фальцетом, подняться на кварту выше. Ты еще молод, решайся: пан или пропал. Попробуй петь совсем другим голосом. Только у тебя это может получиться.

Совсем другим голосом… Наверное, это идеальный шанс начать все с нуля. Послушать Ёсино, так ничего не может быть проще. Но в ее словах полной гарантии не было.

Пан или пропал… Значит – лотерея. Предшественники контртеноров кастраты тоже появлялись в результате лотереи. Они сохраняли мальчишеский дискант, тренировали легкие, развивали диафрагму, а для того, чтобы придать особенную яркость хрупким высоким нотам, их лишали яичек еще до того, как у них начинал ломаться голос. Именно такая лотерея: пан или пропал – рождала неземной голос. Дальнейшая карьера зависела от таланта мальчика и приложенных им усилий, но многие из тех, кто лишался яичек, теряли голос и погибали для сцены. Да и вообще, каждый пятый умирал во время операции.

– А если у меня не получится?

– Ничего страшного. Я же не предлагаю тебя кастрировать. Твой драгоценный инструмент так и будет болтаться между ног, а займешься ты исключительно своим голосом. Правда, снова тенором или баритоном ты можешь и не стать. Опять же стать тенором рискованнее, чем баритоном. А контртенором – еще рискованнее, чем тенором. Но если все получится, ты будешь сводить с ума не только земных женщин, но и богиню судьбы. Такой голос переворачивает жизнь его обладателя, и тебе следует быть готовым к этому. Если до того, как начнешь сводить баб с ума, свихнешься сам, то потеряешь все.

Пусть из него и не собирались делать кастрата, все равно стать контртенором или нет – это рискованная лотерея. Тем легче Каору попался на ее удочку. Он быстро принял решение.

Начались занятия, задачей которых было спрятать голос в глубине горла и вытянуть новый, таящийся в голосовых связках. Вернувшийся на некоторое время в Японию из Европы профессиональный контртенор согласился пересмотреть свой напряженный график и дать несколько уроков Каору.

У Каору, теперь появилась цель, и он изменился. Когда его впервые привели в этот дом, он должен был петь, чтобы добиться расположения семьи Токива. На этот раз петь нужно было, чтобы удержать Фудзико.

– Ёсино Хосокава была, пожалуй, вполне заурядной женщиной, но отменным преподавателем, – сказала тебе Андзю.

За короткое время занятий и разминки голосовых связок недовольный, немного гнусавый голос Каору внезапно превратился в голос, будто принадлежащий другим мирам. Он был поразительно ярким и сверкающим, как лучи прожекторов. Казалось, даже лицо Каору сияет ослепительным светом. С таким голосом можно было выступать в ролях героев древности и мифологических персонажей. Более того, владея широким диапазоном, свободно переходя от баритона к меццо-сопрано, он мог исполнять любые партии баритона, тенора и контртенора. Что бы он ни пел, его было слышно в радиусе двух кварталов.

– Тебе наверное, хочется послушать, как пел твой папа. Я знала, что ты захочешь, вот и подготовилась заранее. – Андзю улыбнулась, позвала служанку и крикнула ей: – Принеси записи Каору.

Через три минуты перед тобой лежал компакт-диск, на обложке которого значилось «Каору Нода. Дебютный концерт». Ты сразу обратила внимание: никакого упоминания фамилии Токива.

– Когда Каору-сан вернул себе фамилию Нода?

– Начиная с этого концерта. Каору стал опять Каору Нодой. Он сам решил для себя, оставив официально фамилию Токива, выступать на концертах как Каору Нода. Наверное, когда он пел, ему хотелось быть Нодой, сыном Куродо, носившегося по столице вместе с музыкой. Ну да это не важно, лучше послушай, каким голосом пел твой отец.

Подгоняемая Андзю, ты поставила диск. Голос, звучавший под аккомпанемент фортепиано, ерошил твой затылок, теплым дыханием щекотал уши. Тебе сложно было сразу поверить, что это папин голос. Высокие ноты, мягкие, но с металлом внутри, превращались в дуновение шелка, и в то же время казалось, они пронзают барабанные перепонки. Благодаря специальным упражнениям для развития фальцета Каору смог восстановить тот высокий детский голос, который он потерял при ломке. Вот уж действительно голос вне времени и пространства. По диапазону он соответствовал меццо-сопрано, но в низких нотах совсем не было мутноватого звучания, характерного для женских голосов, не было и детской неуверенности и невнятности, он обладал жесткой ясностью металлической флейты. Голос неземной женщины. Или не женщины, а птицы? Ты представила, что Каору-сан превратил себя в птицу, способную голосом передавать любые оттенки чувства.