Валерий Вотрин - Последний магог

— Гордится, алкает… — усердно стал перечислять Гожу.

— Хорошо, хорошо, — довольно кивал Чуйхулу.

Вскоре мы уже без запинки отвечали на самые трудные, самые каверзные его вопросы.

— Второй тэнгэр вострубит — и что? — спрашивал Чуйхулу.

— И большая гора, полыхающая огнем, низвергнется в море, — послушно, в один голос, отвечали мы, — и третья часть моря сделается кровью, и третья часть судов погибнет.

— А что будет сказано саранче? — спрашивал Чуйхулу.

— Чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только людям, которые не имеют нашей печати на челах своих.

— И будет ли убивать их эта саранча?

— Нет, не будет, а будет только мучить пять месяцев.

— Хорошо, хорошо, — довольно кивал Чуйхулу. — Очень хорошо!

Как бы я ни относился к Чуйхулу, от него довелось узнать много интересного. Когда он был в духе и не приставал ко всем с придирками, он был хороший наставник, терпеливый и многознающий. Помню, как поразил меня его рассказ о землях, окружающих землю Магог. Начал он с того, что перечислил их, назвал столичные города, имена правителей, и кто сколько правит, и сколько народу в каждой стране живет, и чем народ этот занимается. Особенно же поразило нас всех, что живут в этих соседних с нами землях такие же люди, как мы.

— А как же псоглавцы? — неуверенно спросил кто-то. — Мне отец рассказывал…

— Чушь! — обрубил Чуйхулу. — Никаких псоглавцев на свете в помине нет. И чертей с лошадиными головами нет, и одноглазых людей, и земель, где водятся одни львы. Все это недостоверные байки.

В это совсем было трудно поверить, потому что о земле львов мне рассказывала мать с доподлинных слов одного человека, побывавшего там и видевшего львов собственными глазами. Человек это был уважаемый, хоть и сумасбродный: в молодые годы он бежал из страны, чтобы посмотреть мир, а потом, спустя много лет, вернулся рассказывать дивные истории. Поговаривали, что у него какие-то особые отношения с тэнгэрами. Слушать его собиралось полхосуна. Жаль, он скоро умер от какой-то болезни, которой заразился в чужих землях.

— А люди, живущие в соседних странах, — грешники? — спросил я у Чуйхулу.

Он важно покивал.

— Хороший вопрос, Шепчу, очень хороший. Нет, верные мои, люди эти тоже молятся Великому Небу, и когда прозвучит Труба, мы пройдем сквозь эти земли, не трогая тамошних обитателей, и с их помощью обрушимся на землю Огон.

— А где эта земля? — вырвалось у меня.

Чуйхулу смерил меня долгим взглядом.

— Ты так хочешь это знать, друг Шепчу? — спросил он.

Знать-то я хотел, но после его вопроса сразу же расхотел.

— Наверное, — промямлил я. — Интересно же…

— А вот небеса тебе и покажут путь, — улыбнулся Чуйхулу. — Скоро, очень скоро прозвучит Труба… Или ты в этом сомневаешься?

— Нет-нет, — поспешил я его заверить. — Нисколечко.

— Вот и хорошо, друг Шепчу. Очень хорошо.

Вскоре меня стали ставить в караул у ворот беговой урды. Дело караульного нехитрое: стой себе и не спи. Я и не спал — смотрел на звезды, думал. Много о чем думал я, стоя на карауле и охраняя бегову урду. О Нишкни думал, о матери, о Красном кургане, о рассказах Чуйхулу. Иногда задумывался так, что не замечал появления Чуйхулу, который тихонько подбирался и рявкал:

— Кто я такой?

— Ты — Чуйхулу, наш командир, — в один голос отвечали мы, караульные.

— Нет! Я — злой враг, пробираюсь в урду устраивать козни. Что надо делать?

— Хватать и вязать!

— Исполняйте!

Мы с готовностью набрасывались на него, прижимали к земле и начинали вязать.

— Отпустите! — хрипел Чуйхулу. — Отставить!

— Молчать, злой враг! — орали мы в ответ, продолжая крепко его вязать. Чуйхулу хрипел и ругался. Мы брали его, связанного, с двух сторон, как бревно, и тащили во двор урды. Тут развязывали.

— Хорошо, очень хорошо, — бурчал довольный Чуйхулу и, почесываясь, уходил спать.

Много ночей простоял я на карауле, пока не явилось мне то мое откровение. Никогда его не забуду. Помню, мы с Мычу только что отволокли связанного Чуйхулу на двор и там, развязав, отпустили. Он сначала брыкался, изображая непримиримого врага, но, будучи развязан, отправился спать, весьма довольный нами и самим собой. Решил немного соснуть и Мычу, утомленный схваткой. Я один не мог спать и остался на карауле, обуреваемый мыслями и воспоминаниями. Передо мной расстилалась степь, смутно белела дорога. Из каждой щели, от каждой травинки возносился к звездным небесам стогласый хор сверчков.

— Истинно говорю! — загремел вдруг сверху и, кажется, со всех сторон неведомый голос. — Заколот должен быть черный баран с белой ноздрей, а не белый баран с черной! Иди и скажи — воистину, если ослушается, то горе ему, и родным его, и близким его, и близким близких его, и родным родных его…

По-моему, я в остолбенении что-то произнес, потому что голос осекся.

— Что? — подозрительно спросил он. — Кто здесь?

— Это я, Шепчу, — тонким голосом отвечал я. Меня взял страх, зуб на зуб не попадал у меня. — А ты кто? Ты где?

— Я кто? — взвыл голос. — О случайное существо, оказавшееся на моем пути! Я — Великий Дух Балбан! Почему ты здесь? Как ты здесь оказался? Отвечай, если хочешь жить!

— Я стою тут на карауле, — отвечал я.

— На карауле? А что у тебя есть?

— Вот пика есть, — стал показывать я не без гордости. — Сабля вот. Есть железный шелом.

— Шелом! — закричал он так пронзительно, что волосы у меня на голове встали дыбом. — А баран? Баран у тебя есть?

— Барана нет, — твердо отвечал я, сжимая пику.

— А у кого он есть? Черный баран с белой ноздрей? Он должен быть принесен в жертву завтра к полудню, иначе стране грозят неисчислимые бедствия!

Я не знал, у кого есть такой баран. По правде говоря, мне никогда не доводилось видеть черных баранов с белыми ноздрями. А сколько я этих баранов видел, даже не упомню. Сотни баранов выпас я за свою жизнь. И лошадей. Лошадей я тоже много пас. Так я Великому Духу Балбану и сказал.

— Постой, — произнес он, захваченный новой мыслью. — Караульщик, ты почему меня слышишь? Где шаман?

Я огляделся. Никаких шаманов поблизости было не видать. Передо мной расстилалась степь, смутно белела дорога. Царила тишина — стогласый хор сверчков разом умолк.

— Великий Дух Балбан! — позвал я несмело.

— Ну чего тебе? — недовольно отозвался голос.

— Ни одного шамана поблизости нет.

— Ни одного? Так-таки ни одного?

— Ни единого.

Дух замолчал. Чувствовалось, что он погрузился в глубокие раздумья, и раздумья эти касались меня.

— Хорошо, — произнес он наконец, и в голосе его слышалось сомнение. — Пойду поищу шамана.

— Великий Дух Балбан! — позвал я снова.

— Ну что опять?

— А мне что делать?